Карл Маркс: Мировой дух

Карл вел настолько бурную жизнь, что в июне 1836 года его посадили на день под арест за пьянство и нарушение общественного спокойствия. Поскольку ему уже нравилось лидерствовать во всем, за что он ни брался, в июле он стал председателем Трирского клуба; на литографии того времени, изображающей членов землячества пирующими в харчевне «Белая лошадь», Карла легко узнать: он взирает на происходящее с достоинством, как и полагается председателю клуба. В августе 1836 года, когда он заканчивал первый курс, между членами Borussia Korps и Treviraner Klub разразилась драка. Первый пример классовой борьбы? Марксу рассекли левую бровь — этот шрам останется на всю жизнь. Его отец пришел в ярость: адвокату приходилось многим жертвовать, чтобы оплачивать учебу старшего сына, а он тратит эти деньги на попойки, дерется и сидит в тюрьме!

Карл, однако, достаточно прилежно изучал право и 22 августа 1836 года получил свидетельство о завершении года обучения в Боннском университете, в котором его хвалили за «отменную усидчивость и внимание», не преминув, однако, упомянуть о ночи, проведенной под арестом «за нарушение тишины и пьянство». Прочитав эти замечания, отец решил перевести его в другой университет, но Карл хотел остаться в Бонне, чтобы изучать там уже философию, а не право; он не посмел открыться в этом отцу. Философы были уже на плохом счету во всех немецких университетах: прусское правительство отказало молодому профессору Людвигу Фейербаху, устроившему скандал несколькими годами раньше, в праве преподавать в университете, что заставило его примкнуть к группе молодых критически настроенных философов, прозванных «младогегельянцами». Младогегельянцы, в отличие от своего учителя, не видели в Прусском государстве ничего идеального — они ратовали за реформы. И хотя они еще не решались отмежеваться от Гегеля, однако толковали его весьма специфически; быть младогегельянцем значило верить в роль политической деятельности в завоевании свобод.

В сентябре 1836 года Карл вернулся в Трир на каникулы, не ведая, что отец не намерен больше оплачивать учебу в Бонне. Он увидел мать, отца, младшего брата Германа (тот был серьезно болен) и четырех сестер: Каролину, Луизу, Эмилию и Софию. Начинающийся туберкулез избавил его от военной службы. Они с Женни, так много писавшие друг другу, решили обручиться. Генрих не видел к этому препятствий: женитьба может остепенить его сына. Генриетта заняла более сдержанную позицию: Карл слишком молод (ему всего восемнадцать лет), а двадцатидвухлетняя Женни привыкла к образу жизни, который Карлу не по средствам.

Очарованный Карлом, ослепленный его энергией и образованностью, барон фон Вестфален, со своей стороны, был за его союз с Женни. Но ее сводный брат Фердинанд, бывший тогда первым правительственным советником в Трире, сделал все возможное, чтобы этому помешать; он затребовал у берлинской полиции отчет о жизни и деятельности будущего зятя и просветил барона, доложив ему о похождениях Карла в Бонне. Барон и бровью не повел. Помолвка состоялась, но было решено, что свадьбу сыграют только тогда, когда Карл найдет постоянную работу. Много позже одна из дочерей Карла и Женни напишет: «Отец говорил, что в то время он был неистовым Роландом. Но вопрос быстро уладили, и его приняли в женихи до достижения им восемнадцати лет».

Поскольку Генрих Маркс все еще надеялся, что Карл тоже станет адвокатом в Трире или, на худой конец, профессором права, он послал его продолжать учебу в Берлин. Там ему придется задержаться как минимум на пять лет; вот и посмотрим, чем кончится испытание чувств.

Генрих думал, что в этом суровом, еще неотесанном городе его сын будет испытывать меньше соблазнов, чем в Бонне. Но произойдет прямо противоположное: царившая там нетерпимость сделает его бунтарем.

В столице Прусского королевства было тогда 190 тысяч жителей. Берлинский университет, основанный в 1810 году, после французской оккупации, находился под пристальным надзором власти. Под подозрением было все, что касалось права и философии. Гегелевская философия служила идеологической гарантией самодержавной политики. Однако молодые философы от нее отмежевались: они разделяли со старшими основополагающий постулат гегелевской диалектики, согласно которому «все действительное разумно, все разумное действительно». Но в то время как консерваторы делали акцент исключительно на первой части этого высказывания, молодые сторонники прогресса делали крен в сторону второй. Однако в Берлине прессу держали в узде, а активистам студенческих движений затыкали рот.