Карл Смелый

Вот учение адепта: он желает

В каждом элементе поселить мир духов:

Воздушный сильф носится в голубом эфире,

Гном избрал жилищем глубокую пещеру,

Зеленая наяда скользит, как молния, в волнах океана,

И даже самый огонь в своих опасных недрах

Предлагает саламандре приятное для нее убежище.

Неизвестный

РАССКАЗ ДОНЕРГУГЕЛЯ

Я уже говорил тебе (начал Рудольф), что бароны Арнгеймы, хотя по наследству от отца к сыну и занимались тайными науками, однако, подобно всем немецким дворянам, были храбры и очень любили охоту. Этими качествами в особенности отличался дед Анны по матери, Герман Арнгейм, который славился тем, что имел превосходнейший конский завод и отличнейшей породы жеребца. Я не стану изображать этого редкого коня, а ограничусь лишь тем, что он был черен, как смоль, и не имел ни одного белого волоска ни на лбу, ни на ногах. По этой причине и по горячности его хозяин прозвал его Аполлионом, что втайне считалось подтверждением дурных слухов, носившихся о роде Арнгеймов, потому что, как говорили, любимой лошади дано имя злого духа.

Однажды в ноябрьский день случилось, что барон, поехав в лес на охоту, возвратился домой уже поздно вечером. С ним не было гостей, потому что, как я уже тебе говорил, в Арнгеймский замок редко принимали кого-либо кроме тех, от которых обитатели замка надеялись приобрести новые сведения. Барон сидел один в своей зале, освещенной лампами и факелами. В одной руке держал он книгу, исписанную знаками, непонятными для всех, кроме его самого, другой облокотился на мраморный стол, на котором была бутылка токайского вина. Паж его стоял в почтительном отдалении, в конце большой мрачной залы, где не слышно было никакого звука, кроме ночного ветра, который уныло завывал, дуя сквозь заржавленные латы и развевая изорванные знамена, висящие на стенах этой феодальной хоромины. Вдруг послышались шаги человека, поспешно и в испуге идущего по лестнице; дверь настежь растворилась, и Каспар, главный конюший барона, в сильном страхе подбежав к столу, за которым сидел господин его, вскричал:

— Господин! Господин мой! У нас в конюшне черт!

— Что это за глупость? — спросил барон, встав с удивлением и досадуя на то, что его таким образом потревожили.

— Накажите меня гневом вашим, — сказал Каспар, — если я говорю неправду! Аполлион…

Тут он остановился.

— Говори же, глупый трус, — вскричал барон, — не больна ли моя лошадь? Или с ней случилась какая беда?

Конюший опять произнес одно только слово: Аполлион…

— Ну что ж, — сказал барон, — если бы сам Аполлион лично стоял тут, то и тогда бы храброму человеку нечего пугаться.

— У Аполлиона в стойле черт! — произнес наконец конюший.

— Дурак! — вскричал барон, схватив со стены факел. — Подобные тебе люди, рожденные для того, чтобы служить нам, должны иметь более самообладания, хотя бы из уважения к нам, если не для самих себя.

Говоря таким образом, он пошел через двор замка в обширную конюшню, где пятьдесят превосходных коней стояли по обеим сторонам. Подле каждого стойла висело наступательное и оборонительное оружие всадника, содержавшееся в отличной чистоте, а также и нижние воинские одежды из буйволовой кожи. Барон в сопровождении нескольких слуг, которые с испуга сбежались на эту необыкновенную тревогу, поспешно проходил между рядами своих лошадей. Наконец он подошел к стойлу любимого своего жеребца, находящемуся в самом конце конюшни, по правую руку; но верный конь его не заржал, не оборотил головы, не забил копытами и не подал никакого обыкновенного знака радости при приближении своего господина; один только слабый стон его, как будто бы он просил о помощи, показывал, что благородное животное чувствует присутствие барона.

Арнгейм поднял факел и увидел, что в стойле действительно стоит высокий черный человек, положивший свою руку лошади на шею.

— Кто ты таков? — спросил барон, — и зачем ты здесь?

— Я ищу пристанища и гостеприимства, — отвечал незнакомец, — и заклинаю тебя не отказать мне в нем плечом твоего коня и острием меча, которые да не изменят тебе в случае нужды.

— Если так, то ты брат Священного Огня, — сказал барон Герман Арнгейм, — и я не могу отказать тебе в пристанище, которого ты требуешь от меня по обрядам персидских магов. Против кого и на сколько времени просишь ты моего покровительства?

— Против тех, — отвечал незнакомец, — которые явятся требовать меня прежде, чем пропоет утренний петух, и на один год и один день срока, считая с этого часа.