Карл Великий

Король Галисии и Астурии Алонсо прислал в Ахен послов с семью пленными сарацинами и множеством даров. Все это – и пленников и дары – Карл отдал скалистатскому майордому Ригвину, когда вызвал его к себе, чтобы сообщить о том, что желает взять в жены его дочь Лиутгарду. Свадьбу играли накануне Рождественского поста, но поститься на сей раз Карл не смог – уж слишком вожделел он к своей новой жене, в образе которой ему мерещилась воскресшая Химильтруда. В самую рождественскую ночь в Ахене преставился Павел Диакон, и Карл конечно же решил, что тем самым, смертью друга, Господь наказал его за невоздержание. Но и Великим постом король не мог отказать себе в радости сожительства с Лиутгардой. Ему казалось, он сошел с ума, провалился в прошлое, туда, где он думать не думал ни о каких говениях, ведь когда-то, много лет назад, он наслаждался любовью Химильтруды, не разбирая постных и обычных дней, не думая о грехе, да и о Боге не очень-то думая.

В последний день месяца лентцинманота была Пасха, но, не вкусив на сей раз тягот поста, Карл не прочувствовал и радости праздника. Он чистосердечно исповедовался приехавшему из Тура Алкуину, и аббат обители Святого Мартина Турского, посокрушавшись для порядка, снял с короля его грехи. Потом, сидя рядом с Карлом на пиру, он бросал на очаровательную Лиутгарду неприязненные взоры и, не выдержав, проворчал:

– Боже, как не вовремя ты на ней, государь, женился!

– Не вовремя, брат мой, не вовремя, – вздыхая, но счастливо улыбаясь, отвечал король. – Сам знаю, что должно бы мне жениться на Ирине.

– Ты говоришь это с улыбкой, а мне невесело, – простонал аббат. – Вся жизнь твоя, Карл, устремляла тебя к этому моменту, и другого такого случая не представится. Стать мужем Ирины означало бы прочное воссоединение христианского Востока с христианским Западом, Константинопольского патриархата с Римским папством, разрыв между которыми все больше намечается. Ты совершил бы великую миссию…

– И стал бы подкаблучником у византийской василиссы, – вмиг нахмурился Карл.

– Ну конечно! – фыркнул Алкуин. – Гораздо лучше быть подкаблучником у глупенькой молоденькой аламаннки!

– Ты слишком много позволяешь себе, штукатурщик! – грозно прорычал король.

– Мне возвратиться в Йорк? – ехидно сощурился аббат.

– Только попробуй! – смягчаясь, ответил Карл, повернулся к Лиутгарде, которая, кажется, не слышала их разговора, привлек ее к себе и стал звонко целовать в щеку, приговаривая: – Там, где ты, там щебечут мои поцелуи.

Спустя некоторое время он отвлекся от жены и вновь повернулся к Алкуину:

– Ты все еще дуешься? Развеселись! Посмотри, как хорошо мы живем! Наши границы расширяются, а вместе с границами государства на запад и восток двигается Христов свет. Мы крестим саксов, аваров, славян…

– Насильно, – возразил Алкуин. – Крещение ничего не значит без веры. Можно заставить креститься, но заставить верить…

– Крещение открывает в душе человека щель, в которую начинает просачиваться свет веры, свет разума, – сказал сидящий напротив Алкуина Ангильберт.

– Правильно, – кивнул Карл. – Кстати, Алкуин, тут недавно скончался аббат монастыря Сен-Рикье. Как ты думаешь, правильно ли будет назначить на его место Ангильберта?

– У меня нет возражений, – ответил Алкуин. – Ангильберт принадлежит к той породе людей, образованность которых не мешает их истинной вере. Однако в вопросе о крещении мы с ним расходимся. На мой взгляд, следует сперва привести человека к вере, а уж потом крестить его.

Восточные же миссионеры поступают наоборот – крестят, тотчас же начинают взимать церковную десятину, а потом удивляются, почему это авары и саксы такие маловеры!

– Да, – вздохнул Карл, – миссионеры мои часто перегибают палку. Но где взять нового Блаженного Августина? Где взять нового Иеронима? Как бы я мечтал иметь человек двадцать, подобных им!

– Опомнись, Карл, что ты такое говоришь! – усмехнулся турский аббат. – Господь Бог, сотворивший небо и землю, был вполне доволен двумя такими людьми, а ты смеешь сетовать на то, что у тебя нет двенадцати!

Карл расхохотался. Рассмеялись и все, кто слышал произнесенное Алкуином блестящее слово. Обняв друга и наставника, король предложил выпить до дна за его здоровье, а когда чаши были осушены, сказал:

– Что я за человек! И впрямь могу когда-нибудь отвратить от себя Господа Бога за свое недовольство. Мне не нужно Иеронима и Августина, коль взамен их обоих я имею у себя одного Алкуина. Да еще Ангильберта. И Теодульфа. И Павлина. И Петра. И муравьишку Эйнгарда. И всех-всех-всех остальных! Пускай Ирина выходит замуж за кого угодно. Когда мои границы, выплескиваясь на восток, сомкнутся с границами Византии, тогда я потребую от василевса и патриарха подчинения мне и Папе, и тогда христианский Восток сольется с христианским Западом и мои дети будут владеть единым Христовым государством.

– У тебя кружится голова, государь, но именно такого, как ты, мы и обожаем! – рассмеялся Алкуин.