Карл Великий

– Не успел я добраться до Неаполя, – докладывал Эркамбальд, – как мне встретились те самые послы халифа Арона, которые сопровождали элефанта и еврея Исаака. Выяснилось, что стоило мне тогда покинуть Карфагенский порт, как слон взбесился и ни в какую не хотел идти дальше по берегу Африки. Тогда Исаак отправил послов с дарами вашему императорскому величеству, а сам остался при элефанте в Карфагенском порту. Встретив послов, я добрался вместе с ними до Пизы, но там случилось наводнение, которое они решили переждать, а меня направили вдогонку за вами.

– Значит, – поник головой император, – мой Абуль-Аббас уже не идет ко мне?..

– Он идет, идет, – страдая вместе с государем, – выпалил Эркамбальд. – Но только временно застрял в Карфагенском порту.

Глава пятнадцатая Свершилось!

И вновь, как давным-давно в Читтагонге, когда за ним пришли купцы Бенони и Ицхак, слон мечтал о безумии, дабы все поняли, как не хочется ему расставаться с привычной жизнью, но никаких приступов бешенства не подарил ему его слоновий бог. И вновь, как тогда он чувствовал скорую разлуку с милым Ньян Ганом, теперь он видел, что дни его общения с Аббасом сочтены.

Аббас все внимательнее заглядывал в пасть слона, и Фихл Абьяд понимал, что эти заглядывания и осмотры таинственно связаны с легким зудом в деснах, равно как и с появлением высокого светловолосого чужака, глаза которого при виде слона горели особенным огнем, и даже с неким невиданным чудищем, однажды прошагавшим мимо Фихл Абьяда. Мельком взглянув на него, слон ужаснулся всей нелепости этого существа – невысокого, но увесистого, толстокожего, с тупой рожей и с высоким острым наростом на носу. Фихл Абьяд подумал, что это тоже слон, но какой-то весьма уродливой породы, и потому испытал к нему удвоенное омерзение.

А самое главное, Ицхак ан-Надим, давным-давно мальчиком приходивший за слоном в Читтагонг, стал часто наведываться в слоновник вместе с Аббасом, и Аббас подолгу беседовал с ним, что-то объясняя и показывая, иногда забираясь вместе с ним слону на спину. А потом Ицхак пришел один, сам кормил слона, сам выводил его на прогулку, сам омывал тамариндовой водою. И через несколько дней, как тогда, в Читтагонге, слона вывели вон из слоновника в саду Бустан аль-Хульд и в последний раз повели по улицам Багдада.

Светловолосый чужестранец в сопровождении своих слуг и послов халифа ехал неподалеку, и запах его раздражал Фихл Абьяда. Некоторые жители Багдада вышли провожать белого слона, столько лет прожившего в их городе при всех багдадских халифах. Он шел и прощально помахивал им хоботом; солоноватая жидкость каплями вытекала из его розово-карих глаз, и песчинки прилипали к обозначившимся на щеках струйкам.

Через пару дней они дошли до мутной желто-зеленой реки, похожей на ту, что текла в Багдаде, переправились через нее, и дальше один за другим, унылые и пыльные, потекли долгие дни пути через пустыню, на которой то там, то сям попадались диковинные нагромождения прямоугольных черных камней, но Фихл Абьяд уже знал, что есть такие страны, где совсем ничего не растет, и ничему не удивлялся. Здесь, в пустыне, чужестранец и его слуги ускакали на своих лошадях вперед, но Фихл Абьяд знал – они еще вернутся и обратного пути нет.

Раздобыв для халифа Харуна ар-Рашида диковинного африканского зверя, называемого алькаркаданном и имеющего на носу рог, Ицхак бен-Бенони ан-Надим получил небывалое вознаграждение, а Синдбаду ас-Самиру окончательно запрещено было появляться при дворе.

Вскоре весьма кстати прибыл посол от далекого франкского государя Карла, и, быстро обстряпав дела со слоном, оборотливый еврей уже ехал в новое путешествие, подальше от капризного и непредсказуемого Харуна, от его запутавшегося в интригах двора.

Сорокалетний Ицхак был вполне счастлив тем, как устроилась его жизнь. Он был богат, знатен, удачлив, и притом – ни от кого не зависел. Он повидал множество стран и кое-где закопал несколько кладов, сведения о которых на всякий случай имелись у трех-четырех его родственников в Иерусалиме и Дамаске. Он отомстил Багдадскому халифату за то, что в свое время Аль-Мансур не отдал за него свою племянницу. Мрачная обстановка нескончаемых заговоров, доносов, убийств, казней, козней – все это было плодом долгих лет и стараний хитрого Ицхака бен-Бенони, и сам Харун ар-Рашид, известный всему Востоку как кровожадный, злобный и болезненно подозрительный ко всему самодур, мог ли он считаться теперь сыном Аль-Махди ибн Аль-Мансура? Нет, тот жизнерадостный непоседа и весельчак Харун, любивший кататься на загривке у Фихл Абьяда, навеки исчез из памяти багдадцев. Его место заняло отвратительное существо – Харун ар-Рашид, детище Ицхака бен-Бенони ан-Надима. И самому Ицхаку лучше было пореже появляться при дворе этого чудовища. Так, на всякий случай.