Читаем Карл Великий полностью

«…Пусть управляющие наши ежегодно к Рождеству Господню раздельно, ясно и по порядку извещают нас о всех наших доходах, чтобы мы могли знать, чего и сколько имеем по отдельным статьям, именно, сколько вспахано быками, на которых работают наши погонщики, сколько пахоты с тяглых мансов, сколько поросят, сколько оброков, сколько по долговым обязательствам и штрафов по суду, сколько за дичь, выловленную в наших чащах без нашего разрешения, сколько за разные проступки, сколько с мельниц, сколько с лесов, сколько с полей, сколько с мостов и судов, сколько со свободных людей и сотен, обслуживающих нужды нашего фиска, сколько с рынков, сколько с виноградников и с тех, кто платит вином, сколько сена, сколько дров и факелов, сколько тесу и другого материала, сколько с пустошей, сколько овощей, сколько пшена и проса, сколько шерсти, льна и конопли, сколько плодов с деревьев, сколько орехов и орешков, сколько с привитых деревьев разного рода, сколько с садов, сколько с репных гряд, сколько с рыбных садков, сколько кож, сколько мехов и рогов, сколько меду и воска, сколько сала, жиров и мыла, сколько вина ягодного, вина вареного, медов-напитков и уксуса, сколько пива, вина виноградного – нового и старого, зерна – нового и старого, сколько кур, яиц и гусей, сколько от рыболовов, кузнецов, оружейников, сапожников, от выделывателей квашней и сундучников, сколько от токарей и седельников, сколько от слесарей, от рудников железных и свинцовых, сколько с тяглых людей, сколько жеребчиков и кобылок…»

По-видимому, Карл и сам понимал, что требует от своих управляющих чрезмерно много. Поэтому он словно бы оправдывается и объясняет:

«…Все вышеуказанное пусть не покажется управляющим нашим слишком обременительным, раз мы этого требуем; ибо желаем, чтобы и они сами подобным же образом требовали все от своих подчиненных…»

И управляющие, виллики, а также вся их команда выбивались из сил, чтобы угодить властителю и сохранить свои бока нетронутыми. Во дворец регулярно отправлялись подводы, груженные салом, копченым мясом, соленьями, вяленой рыбой, птицей, сыром, маслом, горчицей, медом, воском, уксусом, овощами и еще очень и очень многим.

Проверяя ежегодные отчеты и прикидывая излишки, Карл точно определял, что оставить на семена, сохранить на разведение или на засолку, а что продать. Деньги от продажи, естественно, шли во дворец.

Приходится констатировать, что в данном вопросе великий император не поднялся над уровнем своего времени и обычаями своих предков. Он не понимал функций и значения денег в хозяйстве. Он придирчиво требовал их, заботливо собирал и… подобно «скупому рыцарю» складывал в свои сундуки.

Когда после разгрома аваров в его руки попали несметные сокровища, он, раздав часть их своим сподвижникам и церкви, остальное похоронил в своих подвалах. С другой стороны, его завещание, сохраненное Эйнгардом, наглядно показывает, что, вздыхая о судьбе империи, он даже не оставил общегосударственной казны! Дети и внуки наряду со слугами получили ничтожную часть накопленных денег, остальное пошло церкви: забота о «спасении души» отодвинула на задний план заботу о судьбе государства.

Впрочем, не следует забывать, что VIII–IX века – время господства натурального хозяйства, и естественно, что даже гений Карла не мог перескочить через барьеры, установленные экономическими законами его эпохи. Но при этом, как мы увидим, скопидом в своем личном хозяйстве, он смотрел гораздо шире, когда речь шла о той же торговле в пределах всей страны.

Постоянно занимаясь своими поместьями, их проблемами и структурой, Карл постепенно выработал определенную модель, которую затем постарался распространить на монастыри и на частные хозяйства светских землевладельцев, связанных с ним феодальными узами. Он заставил, в первую очередь крупные церковные учреждения, составить описи своих имуществ и доходов от земли – так называемые «полиптики». Особенную известность получил полиптик аббатства Сен-Жермен-де-Пре под Парижем, являющийся кладезем фактов для историка, занимающегося экономикой этой эпохи. Но здесь мы уже от частного переходим к общему и от Хозяина – к Государю.

<p>Государь</p></span><span>

Свою огромную державу Карл тоже рассматривал как вотчину и регулировал ее жизнь теми же методами и средствами, которые применял к домениальным поместьям. Вдохновляемый идеалом мира, порядка и равновесия, он проводил здесь целенаправленную политику, которая в современной историографии получила имя «дирижизма». От него исходили распоряжения на все случаи жизни. Его сановники и министериалы ведали отдельными нитями управления, но все нити сходились в руках императора.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное