Карл Великий. Основатель империи Каролингов

Зарывшись в свои леса, полагаясь только на собственные силы, борясь с лишениями и голодом, они питались тем, что добывали в лесу и выращивали на своей земле. Топоры они сменили на более эффективные мечи, и искусный кузнец был почти волшебником. Лошадей, на которых пахали землю, они превратили в боевых коней, слагателей саг – в бардов, а своих наследных королей – в беспокойных правителей, у которых жизнь была коротка. Власть королей ограничивала совет воинов и старинную племенную традицию личной свободы. Город означал для франков толпу людей, строивших хижины. Цивилизация для них была лишена всякого смысла, если не считать церковных обрядов и редких священных книг, повествовавших о волшебном райском саде и муках грешников. Предметы цивилизации иногда попадали к ним или со Средиземного моря с арабских торговых кораблей, или из далекого сказочного Константинополя, где император обитал в мраморном дворце, где росло золотое дерево, пели украшенные драгоценными камнями птицы и играли органы.

Возможно, предки франков рыскали вдоль Балтийского побережья на рыбацких судах, а может, и на ладьях-драконах. Это были самые смутные воспоминания о золотом веке Меровингов, когда здание римского могущества и власти еще не рассыпалось на обломки акведуков, терм и амфитеатров, за которыми никто больше не следил, и они потеряли всякое значение. Ничто не могло заменить могущество исчезнувших цезарей. Причалы в таких портах, как Булонь, опустели и заросли сорняками.

Франки постепенно расширяли свои владения под предводительством таких бойцов, как Хлодвиг и Дагоберт. Карл Молот привил франкам вкус к победам. Пипин, планировщик, действовал осторожнее, избегая рискованных сражений и стараясь укрепить связь с храмом Святого Петра. Он добивался, чтобы ядро Франкского государства стало средоточием власти на пути между языческими пограничными областями и центрами слаборазвитой культуры в Аквитании и Ломбардии. Пипин объявил, что те, кто присоединится к Франкскому государству, могут следовать собственным законам и не подчиняться законам франков.

Однако за пределами владений франков была в ходу поговорка: «Франку можно быть другом, но не соседом».

В те годы Западная, христианская, Европа тонула в глубокой тьме веков. Происходило хаотическое перемещение, «великое переселение народов», говорящих на разных языках; не существовало той силы, которая могла бы упорядочить это движение. Славное прошлое постепенно забывалось, а на будущее не было никакой надежды.

Душами людей владела только страстная мистическая вера в конец света, связанный со вторым пришествием Христа.

И все-таки ощущалось какое-то оживление в жизни, словно в муках рождалось нечто неведомое. Две личности боролись за право обладать властью – вождь напирающих франков и глава церкви Святого Петра. Пипин, подумав, протянул руку Стефану, папе римскому.

Но тяжесть стального меча перевесила авторитет святого отца.

Странно, но сопротивление Пипину шло из наиболее просвещенных областей – восточной границы и далекого юга. На востоке племена баваров имели доступ к торговой водной артерии – Дунаю – и поддерживали связь с богатым народом лангобардов из Италии. Баварский герцог Тассилон, такой же молодой, как и Карл, облачался в роскошный алый бархат, а на руках, как король, носил золотые браслеты. Тассилон доводился Пипину племянником, но при этом утверждал, что он жених лангобардской принцессы, и повсюду таскал с собой парикмахера и поэта. Герцог хвастался, что заслуживает своего Вергилия[8]. Карл последнего не знал.

Как-то летом, после давно прошедшего дня «майского поля», король Пипин ожидал на песчаном берегу стремительной реки Луары прибытия Тассилона с отрядом баваров в ответ на призыв к оружию. В период между севом и сбором урожая Пипин предпринял поход в глубь Аквитании, где герцог, как обычно, оказывал ему открытое неповиновение в течение всей зимы. С ба-варами он собирался дойти до Пиренеев и подавить их сопротивление.

Когда Тассилон наконец появился с отрядом вооруженных всадников, он, облаченный в красную мантию, вразвалку прошел между рядами личной охраны Пипина. Тусклые темно-красные накидки солдат, насквозь промоченные дождем, походили на мешки для фруктов. Карл, стоя за спиной Пипина, никогда прежде не замечал, как нелепо выглядит охрана в этой форме, копирующей форму римлян. Но Тассилон острым взглядом сразу охватил и форму, и временные бараки франкского войска. У него тоже имелся свой план, весьма отличавшийся от плана Пипина.

Тассилон приветствовал своего дядю-короля и, извинившись, ответил отказом на приглашение к пиршественному столу, прямо заявив, что прибыл, следуя своему долгу, несмотря на то что слишком болен, чтобы участвовать в карательной экспедиции франков. Красивый и красноречивый, Тассилон совсем не напоминал больного человека.

– Моя искренняя добрая воля, – заключил он, – будет сопровождать вашу милость по дорогам войны или мира.

Пипин по своей привычке подумал, прежде чем ответить.