Карл Великий. Основатель империи Каролингов

В то время это не казалось дурным предзнаменованием. Отец и сын Каролинги встретились и стали лагерем на Везере, и их разведчики не заметили никаких признаков присутствия норманнов. Шарлемань спокойно ожидал в своем шатре, время от времени охотясь в лесу. Там они узнали о том, что Годфрид убит и корабли данов отплыли домой в Скандию, где новый король просил мира с Шарлеманем. Удостоверившись в правдивости этих вестей, он сам отправился домой.

Вблизи Венеции, от чумы или какой другой болезни, умер Пипин, правитель Италии. Временами совершенно неуправляемый, из трех сыновей он был самым сильным и стойким.

Прибыв в Ахен, Шарлемань сразу же вызвал к себе Адальгарда, которому безоговорочно доверял:

– Ты отправишься в Ломбардию, ты построишь гробницу моего сына в базилике в Медиолануме (Милане), потому что он правил той землей. В базилике Святого Петра ты объявишь о том, что его юный сын Бернард является королем лангобардов и всех тех, кто был подданным его отца.

Адальгарду предстояло еще многое сделать. В Павии ожидал Спатарий из Константинополя, искавший Пипина. Посла необходимо встретить и с почетом препроводить в Ахен к Шарлеманю. «Потому что он – звено мира между двумя империями. И если венецианские дожи встанут камнем на пути этого мира, то пусть Спатарий знает, что камень уберут, а Венецией будет править всемилостивейший владыка Константинополя. Пусть он знает, что мир будет установлен».

Границы христианского мира должны быть неприкосновенны, невзирая на чуму, смерть и приграничных язычников. Поэтому Эгберт отправился за море, чтобы править Англией, а молодая Венеция осталась свободной и избежала тех бед и несчастий, которые обрушивались на империю Шарлеманя. Из Кордовы ожидали послов с известиями о мире.

Дородный хромой человек трудился в Ахене и был полон решимости привести свои дела в порядок. Тем самым в эти несколько месяцев он влиял на все происходящее во внешнем мире.

С окончанием эпидемии чумы смерть нанесла самые страшные удары. В Сен-Жилле умерла праведница – его сестра Гизела; в Прюме смерть унесла первенца Шарлеманя, Пипина Горбуна, когда-то воображавшего, что он мог бы восседать на троне.

Напоследок писцы записали в анналах: «Карл, старший сын великого императора, умер на второй день декабря во время вечерни; император всю зиму провел в Аквусе (Эксе)».

– Он был надеждой империи! – кричали паладины, оплакивая смерть командующего императорскими армиями и при этом, возможно, самих себя.

Шарлеманя глубоко охватило чувство потери. Он ставил перед Карлом самые трудные задачи, и тот с честью оправдывал свое имя. Возможно, он обращался со своим сыном слишком сурово, когда тот был мальчиком; Карл не был женат; в юности он обручился с дочерью короля Мерсии, как и Ротруда была помолвлена с юным императором Константинополя. Даже Гизела – Шарлемань с трудом вспомнил об этом – когда-то была помолвлена с кем-то по лангобардской королевской линии. Он не позволил совершиться этим бракам. А что, если бы они покинули его, чтобы сесть на престолы в дальних странах? Он не мог себе этого даже представить.

Теперь его семья изменилась. Во дворце оставалась только маленькая проказница Ротгейда вместе с внуками и внучками и детьми тех женщин, что принадлежали ему после Лютгарды, женщин, которые наслаждались отдыхом в занавешенных покоях и совершенно не интересовались вечерней. Они восторгались своими новыми одеяниями из дамасского шелка; иногда они пытались болтать по-латыни, чтобы доставить удовольствие Шарлеманю. В его присутствии они уделяли ему большое внимание, но он теперь редко их видел, потому что по ночам они выскальзывали из дворца и искали себе мужчин в другом месте.

Ротгейда не любила петь даже для Шарлеманя. Зато, когда играла музыка, она всегда танцевала, придерживая подол юбки и порхая, как мотылек, в отблесках пламени свечи и очага.

На рассвете и с наступлением темноты Шарлемань, накинув поношенную мантию и сунув ноги в домашние туфли, покидал свою спальню и шел в одиночестве к колоннаде, где его ждали монахи, чтобы проводить к часовне. Там он молился, наблюдая за понижением и повышением голосов поющих монахов.

В первый раз, когда он ощутил слабость после ухода Карла и остальных, Шарлемань подумал, что он мог бы отдохнуть. Он мог бы покинуть этот мир и удалиться в обитель Святого Арнульфа или в монашескую келью, о которой мечтал Алкуин, рядом с храбрым святым Мартином. Многие из его предков так поступали.

Он рассеянно думал об этом даже тогда, когда был жив Карл. Он садился на лошадь, и его слабое сердце продолжало трудиться… и его сердце разгоняло кровь по жилам – Алкуин читал ему эти выдержки из Плиния. Семья нуждалась в защитнике, в человеке, который мог бы поддерживать остальных. Карл был бы таким оплотом в семье. И сами люди, ленивый народ с праздными мозгами, должны были иметь такую опору, иначе они снова впадут в безнадежное невежество.