Карлос Кастанеда, книги 1-2 (ред. В.О.Пелевин, carlitoska)

Дон Хуан вышел из машины и с минуту разговаривал со старыми женщинами, которые затем показали на деревянные стулья перед дверью. Дон Хуан сделал мне знак подойти и воспользоваться приглашением. Одна из женщин села с нами, остальные ушли в дом. Две девушки остановились в дверях, с любопытством меня разглядывая. Я помахал им. Они захихикали и убежали внутрь. Через некоторое время подошли двое молодых людей. Они поздоровались с доном Хуаном. Со мной они не разговаривали и даже не смотрели в мою сторону. Они коротко что-то рассказали дону Хуану, после чего тот поднялся, и все мы, включая женщин, отправились к другому дому, который находился на расстоянии менее километра от этого.

Там мы встретились с еще одной группой людей. Дон Хуан вошел в дом, а мне велел остаться на улице. Я бросил взляд внутрь помещения и увидел старого индейца, возраста дона Хуана, который сидел на деревянном стуле.

Было еще не совсем темно. Несколько молодых индейцев и индеанок расположились возле старого грузовика, стоявшего рядом с домом. Я заговорил с ними по-испански, но они намеренно избегали отвечать мне; женщины хихикали каждый раз, когда я что-либо говорил, а мужчины вежливо улыбались и отводили глаза. Казалось, они не понимали меня, и все же я был уверен, что некоторые из них говорят по-испански, так как я слышал их разговоры между собой.

Через некоторое время дон Хуан с другим старым индейцем вышли наружу и забрались в грузовик, сев рядом с шофером. Для остальных это послужило сигналом и мы все полезли в кузов. Там не было бокового ограждения, поэтому когда грузовик тронулся, все схватились за длинную веревку, привязанную к каким-то крюкам на полу.

Грузовик медленно двигался по грунтовой дороге. В одном месте на очень крутом подъеме он остановился, все спрыгнули на землю и пошли сзади; затем двое молодых людей заскочили обратно в кузов и сели на краю, держась за веревку. Женщины смеялись и подбадривали их, пока те с трудом удерживали равновесие. Дон Хуан и старик, к которому обращались «дон Сильвио», тоже шли позади, но им, казалось, не было никакого дела до проделок молодежи. Когда дорога выровнялась, все снова запрыгнули в кузов.

Мы ехали около часа. Пол был исключительно твердым и неудобным, поэтому я стоял, держась за крышу кабины, и ехал таким образом до тех пор, пока мы не остановились возле каких-то хижин. Там были еще люди. К этому времени стало довольно темно, и я смог разглядеть только некоторых из них в тусклом желтоватом свете керосиновой лампы, висевшей возле открытой двери.

Все покинули грузовик и присоединились к людям, находившимся в домах. Дон Хуан опять сказал мне остаться снаружи. Я облокотился о переднее крыло грузовика. Через минуту или две ко мне подошли трое молодых людей. Одного из них я встречал четыре года назад на предыдущем митоте. Он обнял меня, взяв за плечи.

— Ты молодец, — прошептал он мне по-испански.

Мы не разговаривали, стоя возле грузовика. Я мог слышать тихое журчание ручья, находившегося неподалеку. Мой приятель спросил меня шепотом, нет ли у меня сигарет. Я предложил окружающим пачку. При свете сигареты я взглянул на свои часы. Было девять.

Вскоре после этого из дома вышло несколько человек, и трое молодых людей ушли. Дон Хуан подошел ко мне и сказал, что объяснил мое присутствие здесь к общему удовлетворению, и что меня приглашают обслуживать участников митота водой. Он сказал, что идти нужно прямо сейчас.

Группа из десяти женщин и одиннадцати мужчин вышла из дома. Их предводителем был довольно кряжистый мужчина, лет пятидесяти. Они называли его Мочо — прозвище, которое означает «усеченный». Его шаги были стремительными и твердыми. Он нес керосиновый фонарь, помахивая им из стороны в сторону. Сначала я думал, что он машет фонарем просто так, а потом обнаружил, что взмахом фонаря он указывает на какое-нибудь препятствие или трудное место на дороге. Мы шли больше часа. Женщины болтали и время от времени смеялись. Дон Хуан и второй старик были во главе процессии, а я в самом конце. Я не спускал глаз с дороги, пытаясь разглядеть, куда ставлю ноги. Прошло уже четыре года с тех пор, как дон Хуан и я бывали в горах ночью, и моя физическая форма оставляла желать лучшего. Я все время спотыкался, у меня из-под ног летели камни. Мои колени совсем потеряли гибкость; дорога, казалось, бросалась на меня, когда я ступал на бугорок, или проваливалась подо мной, когда нога попадала в выбоину. Я был самым шумным пешеходом, и это невольно делало из меня клоуна. Кто-нибудь в группе обязательно говорил «Ух!», когда я спотыкался, и все смеялись. Один раз камень, который я нечаянно пнул ногой, попал в пятку женщине, и она громко воскликнула ко всеобщему удовольствию: «Дайте свечку бедному мальчику!». Но последним испытанием для меня было, когда я оступился и вынужден был схватиться за идущего впереди; он чуть не потерял равновесие под моей тяжестью и издал нарочитый визг. Все так смеялись, что группа должна была на время остановиться.