– Ребенка ее сестра с мужем усыновили. У них было пятеро детей, включая приемного племянника. А остались только мы с Нонной. – Он помолчал немного. – Теперь вот остался я один.
– Почему все умерли, Дима?
– Кто в лагерях погиб, кого на войне убили… Тяжелое время было.
– А картины ваши кто писал?
Она с детства помнила полотна в тяжелых рамах, висевшие в городской квартире Лучинских.
– Картины писала бабушкина сестра. Старшая. Тоже Лизавета, вроде тетки твоей. Тут тоже своя история. Приехала молодая девушка в Москву поступать в художественное училище. И поступила. А остановилась она у своей дальней родственницы, которая была замужем за неким товарищем, служившим в каком-то комиссариате. Товарищ этот, не желая делиться законной жилплощадью с бедной племянницей, возьми и скажи в училище, что отец новоявленной студентки служил в белой гвардии. Тот действительно служил, только недолго. И приказали девушке покинуть столицу в двадцать четыре часа. Но она не покинула. Устроилась на какой-то завод, получила место в общежитии. Потом окончила бухгалтерские курсы, замуж вышла, муж на войне погиб. Так всю жизнь бухгалтером и проработала. А картины изумительные, верно?
– Верно, – подтвердила Лена.
Картины были хороши. Пейзажи. Цветы, деревья. Скромная среднерусская красота. Только смотреть на них хотелось не отрываясь, и когда-то она надолго замирала около каждой.
– Товарища этого, который бабку мою двоюродную из дома выжил, через несколько месяцев посадили. И выпустили только после смерти Сталина. Странно, что он вообще жив остался. Приехал товарищ к жене, родственники его встретили, так он первое, что сделал, – бухнулся перед преданной им девушкой на колени: Лиза, прости. Она простила, добрая душа, жене этого репрессированного помогала, хоть сами впроголодь жили. Тогда ведь, знаешь как, жене репрессированного на работу устроиться почти невозможно было. Страшное время…
Дмитрий Михайлович разглядывал сидевшую напротив на маленькой скамеечке Лену. Она очень похудела, отметил он. Ей нелегко пришлось. Неожиданно он вспомнил то, что старался не вспоминать.
Когда Лена окончила школу, он повел ее в ресторан. Она казалась тогда себе совсем взрослой, они ужинали на веранде ресторана в Сокольниках, он даже взял бутылку алиготе и ей тоже наливал, совсем немного. Потом гуляли по старому парку, сидели на лавочке под высокими деревьями, слушали соловьев и разговаривали. В том году соловьев было много, и они не замолкали. К вечеру похолодало, и он накинул на нее пиджак, усмехнувшись про себя, что выглядит это довольно глупо. Как в кино. А потом он неожиданно обнаружил, что они уже давно не разговаривают и ему нестерпимо хочется обнять девочку, смотревшую на него с испугом и восхищением. Обнять так, как обнимают женщин. Он знал, что ей хочется этого, что она ждет этого и боится. Он не обнял Лену и потом еще долго стыдился этого неожиданного для него и совсем ненужного желания. Он тогда заговорил о чем-то, встал, они еще погуляли по парку, и он проводил ее домой.
На следующий день Лена поехала в институт подавать документы.
Тогда он так и не признался себе, что видит в ней женщину и эта женщина интересует его больше всего на свете. И сейчас, глядя на давно повзрослевшую Лену, он опять видел в ней женщину, и ему опять показалось, что она для него важнее всех других на свете.
Ему нестерпимо захотелось удержать ее, обнять, целовать волосы, объяснить, что все в их жизни сложилось неправильно и все еще можно и нужно исправить.
– Однако засиделись мы с тобой, – Дмитрий Михайлович посмотрел на часы, – друг твой совсем заждался. Иди, Леночка, поздно уже.
Она с сожалением поднялась и замялась в дверях:
– Дима, отчего умерла Нонна?
Он дернулся почти незаметно, но она заметила.
– Не знаю. Заключения еще нет. Свидетельства о смерти.
Они редко виделись в последние годы и почти не разговаривали. Почему же она видит его насквозь, как прежде?
Она видела, что он – знает: Нонну убили.
Дмитрий Михайлович откинулся в кресле и закрыл глаза.
Только когда ее шаги стихли и еле слышно хлопнула калитка, он запоздало подумал, что если кто-то убирает всех, кто способен найти настоящего вора – не мальчика-программиста, – то Лене может угрожать опасность. Она знает технологию, знает сотрудников, очень наблюдательна и хочет найти преступника – последнее он успел заметить.
Ее следовало предупредить, но он не стал, у него просто не было на это сил.
Сергей ждал Лену, лежа в гамаке, который они повесили, когда она решила, что они достаточно потрудились, теперь можно и отдохнуть. В книжных шкафах, которых в доме оказалось предостаточно, он нашел множество старых журналов, толстых литературных и научно-популярных, и с удовольствием их просматривал. Лена задержалась у соседа надолго, уже почти стемнело, читать стало невозможно, и он просто так качался, отталкиваясь ногой от земли.
Дача произвела на него впечатление: он ожидал увидеть небольшой домик и участок в шесть соток, но и дом и участок оказались огромными, он даже обозвал себя бесприданницей.