Лена пожала плечами, а подошедшая Елизавета Александровна улыбнулась:
– Браки заключаются на небесах, не нам об этом судить. Иногда и двух минут достаточно, чтобы разобраться в человеке. А иногда и десяти лет не хватает…
– Люся сказала, Пожидаева замгенерального назначили вместо Нонны.
– Это хорошо или плохо? – спросил Сергей, а тетя, наливавшая себе чай, внимательно на нее посмотрела.
– Хорошо, – решила Лена.
Лучше Нонны заместителя генерального все равно никогда не будет.
– А еще Люся рассказала, что нашли тех, кто прибор похитил. Представляете, они хотели его за границу продать.
– Что же тут странного, – пожал плечами Сергей. – Промышленный шпионаж существовал, существует и будет существовать.
– Кто они? – поинтересовалась Елизавета Александровна. – Кто злоумышленники?
– Люся толком не поняла. Фээсбэшники с Марк Семенычем разговаривали, а не с ней, а то бы она все выспросила. В общем, навел этих… шпионов Лева Липавин, заместитель Пожидаева. У него брат в политике крутится, одно время даже в городскую Думу избирался. Лева протрепался про приборы брату – Липавин вообще хвастун, брат еще кому-то, вот прибор и украли. Но к самой краже, как Люся поняла, Липавин не причастен.
– А про убийства что-нибудь выяснили? – Сергей так до сих пор и не понял, за что могли убить мальчишку-программиста, который наверняка не видел никого из заказчиков прибора. Охранника – это понятно, ему кража наверняка и была заказана, и он мог выдать подельников.
– Не знаю.
Ей очень не хотелось говорить про убийства.
Говорить про убийства было страшно.
Июнь, 9, суббота
Ира смотрела на горящие окна соседнего дома. Окон было практически не видно, только крохотные веселые огоньки просвечивали сквозь густую листву деревьев. Она уже давно стояла в полной темноте, почти не двигаясь. Как она ненавидела этот дом! И хозяев его ненавидела много лет. Пожалуй, сколько себя помнит.
Они были совсем другими, непохожими на ее собственных маму и бабушку. Они никогда не ругались, не орали друг на друга, как мать и бабушка, и от этого казались Ире какими-то ненастоящими. Она, правда, много позже, уже взрослой, подобрала определение: лицемеры. Демидовы любили шутить, но никогда не высмеивали соседей и знакомых, а когда маленькая Ира отзывалась о ком-то не лучшим, с их точки зрения, образом, укоризненно молчали, как будто ее не слыша. Иру это страшно бесило, ведь говорила она истинную правду и копировала дураков-соседей талантливо. Никто не смеялся, даже Ленка, и Ира почти заболевала от ненависти к чертовой семейке и обещала себе никогда больше сюда не приезжать, но все равно приезжала.
Ира даже сейчас не понимала, почему ее так тянуло к этим людям и к Лене, с которой ей было совсем неинтересно. Она ненавидела Лену, пожалуй, с самого первого класса. Демидова была единственной, кто не завидовал красавице Ире. Ира росла прелестным ребенком, знала это и отсутствие восхищения воспринимала как прямое оскорбление. Талька тоже не стремилась попасть к Ирине в подружки, но по крайней мере понимала, что та ей не ровня.
Демидова ничем не выделялась среди одноклассниц, разве что училась лучше всех, но почему-то ее мнение в классе уважали, над ней никогда не смеялись и ее не дразнили.
Застарелой обидой обожгло Ирину не вовремя вспыхнувшее воспоминание. Они с Леной, уже почти девушки, катались на позаимствованной у деревенских мальчишек лодке по большому пруду. Ире было весело, она раскачивала лодку, ей хотелось испугать Лену, и та вроде бы действительно боялась, во всяком случае, уговаривала Иру перестать дурить. В конце концов лодка перевернулась, Ирина по-настоящему испугалась, поскольку плавала не слишком здорово, но тут рядом оказался Дима, который тогда был для нее Дмитрием Михайловичем.
– Держись за меня, – подставил он ей плечо, – не бойся, Ирочка.
Он плыл с ней рядом, успокаивал, поддерживал, но глазами все время следил за Леной, кричал той, чтобы не спешила, и Ира понимала, что спасать ее, Ирину, ему совсем не хочется, а хочется оказаться рядом с Демидовой. Ира вылезла из воды и заплакала от обиды и ненависти, а Лена ее успокаивала, думая, что она плачет от испуга. Ира тогда сразу же уехала в Москву, запрещая себе даже думать о даче одноклассницы, но через неделю приехала снова, как будто это место притягивало ее колдовским магнитом.
Ира отошла от окна, но тут же опять вернулась. Она давно поняла, что не просто привязана к мужу, она не может без него жить. Ей было трудно вспомнить, когда именно она осознала, что болезненно любит Диму: то ли совсем недавно, то ли тогда, когда перевернулась лодка в большом пруду. Странно только, что мысль выйти за него замуж так долго не приходила ей в голову…
Только одно приятное воспоминание вызывал соседский дом: как вспыхнула Ленка, когда Дима объявил Демидовым, что женится. Ира улыбнулась, ей всегда становилось весело от этого воспоминания.
Нужно было отойти от окна, выпить чаю, может быть, даже перекусить, но она не двинулась с места.