Кармалюк

БОЙ СО ШЛЯХТОЙ

Як пани цеє почули,

Не один жахнувся,

Що й Кармалюк iз Cибipy

До нас повернувся…

В Каменец-Подольскую градскую полицию 3 июля 1819 года прибыл пакет, щедро облепленный сургучом. Когда его вскрыли, то он произвел впечатление разорвавшейся бомбы.

— Кармалюк опять бежал!

«Казанский ордонанс-гауз, с возвращением открытого листа и при нем шнуровой книги, учиненной на записку прихода и расхода денег, отпущенных на путевое продовольствие», уведомлял, что Кармалюк «учинил побег из путевой тюрьмы». Прилагалось описание его примет, в котором многое было переврано.

В то время когда полиция читала это послание, Кармалюк был уже на Подолии в селе Французовке. В родные места он сразу не пошел, ибо знал: власти, получив известие о побеге, прежде всего будут искать его на родине.

Вместе с Данилом Хроном, Иваном Черноморцем — тоже беглым рекрутом — и крестьянами села Французовки Кармалюк сделал несколько нападений на шляхтичей. А когда облавы в окрестностях Головчинцев прекратились, он перешел в родные места. Сначала тайно, а потом все более открыто он навещал семью, помогал жене по хозяйству. И вообще вел себя довольно мирно. Его никто не трогал, и он тоже никого. За круговой порукой крестьян, которые видели в нем своего защитника, он жил, как за стеной крепости.

Но хотя Кармалюк и жил дома почти открыто, такое положение его не удовлетворяло. Он все чаще начинает заводить разговор о том, что надо уйти из Головчинцев куда-то на юг, где можно устроиться и спокойно жить. Жена, видимо, не очень охотно соглашалась уходить так, как это делали другие крестьяне: не зная, куда они идут и что их там ждет. Тогда Устим сам ушел к Черному морю искать место для переселения. Денег у Кармалюка не было, и он добывал их тем, что помогал чумакам, с которыми пробирался на юг, а на хуторах сапожничал, батрачил. Свое хозяйство он строил только на трудовые деньги. А что бы, казалось, проще: разгромить имение какого-нибудь пана, забрать деньги, приобрести себе землю и жить. Нет, он так поступить не мог. В этом сказалась не только черта его характера, но и его мировоззрение: он всегда отдавал крестьянам то, что отбирал у панов. Он наивно полагал, что если отобрать у богатых все и раздать бедным, то на свете не будет неправды.

Скитался Кармалюк больше года. Не так легко, видно, было и деньги заработать и место подходящее найти. Возвратился он в Головчинцы только перед новым, 1822 годом. И, как показала его жена Мария на допросе, он «на степях собрал себе место для жительства. Познакомился с тамошними жителями, бывал у них за кума. Купил корову для семейства и намерен землю на зиму засеять. А под осень хотел все семейство забрать…».

Таковы были планы Кармалюка.

В этой попытке отойти от активной борьбы сказались его ограниченность и непоследовательность, которые были свойственны и многим другим крестьянским протестантам, выступавшим против крепостного гнета. Несмотря на то, что в это время Кармалюк пользовался большим влиянием в среде крестьянства, он не мог организовать широкие массы на борьбу за свои права. Он, подчиняясь общему движению, идет в другие места искать лучшей жизни.

Кризис крепостной системы в России — а значит, и на Украине — в начале тридцатых годов особенно обострился. Экономика крепостного помещичьего хозяйства Украины держалась в основном на торговле хлебом со странами Западной Европы. Из всех губерний тянулись в Одессу чумацкие возы, груженные отборной пшеницей для Франции, Англии, Испании и других стран. Но в конце двадцатых годов в этих странах принимаются законы, запрещающие ввоз хлеба. А на рынках тех стран, куда ввоз был разрешен, появляется дешевый американский и египетский хлеб. Потеряв рынок сбыта хлеба, помещики начинают заниматься скотоводством, для чего сгоняют крестьян с земли и отводят их пашни под пастбища.

Начинается усиленное строительство примитивных, лишенных элементарных условий для труда винокурен. В 1819 году на Подолии было около пятисот пятидесяти винокурен, дававших сотни тысяч «горячего вина». Каждое третье зерно перегонялось на водку. А крестьян, в свою очередь, помещики принуждали покупать — и только в их корчмах — этот «продукт» своего производства. Если у крестьянина не было денег, давали водку в долг, а потом с молотка продавали все его добро. И спасение крестьяне, лишившиеся земли и всех пожитков, видели в одном: в бегстве от мучителей своих.

Вернувшись от моря, Устим несколько раз говорил с женой. И она будто соглашалась уйти с ним. На зиму глядя, страшно было срываться с места. Но вот подошла весна, а Мария все тянула. И Устим понять не мог: передумала она или чего-то боится. Он не очень надоедал ей, так как за это время понял: не будет ему и там покоя. Не будет, потому что и там есть паны и исправники. Но раз уже дело начато, надо доводить его до конца. И он решил поговорить с Марией.

— Боюсь я, — отвечала Мария на все его доводы. — Мы и за село не выйдемо, як воны догонять нас…

— Не догонять!