Карманное богословие

Еще обвиняют духовенство в том, что оно искажает мораль, превращает ее в ряд обрядов и церемоний, что оно само ее презирает и людям не преподает. Но ведь духовенство нисколько не нуждается в человеческой морали, которая слишком часто бывает несовместима с моралью божественной и сверхъестественной. Можно ли сравнивать христианские добродетели, которым нас учит наше духовенство, с теми жалкими и ничтожными добродетелями, которые ставят себе целью лишь благоденствие общества? Разве общество может достигнуть счастья на земле? Не лучше ли ему обладать верой, которая подчиняет его духовенству, надеждой, которая помогает переносить причиняемое ему зло, и любовью к ближнему, которую так умело использует для себя церковь. Не достаточно ли для спасения быть смиренным, т. е. до конца послушным, быть благочестивым, т. е. от души преданным всем прихотям церкви, во всем следовать ее указаниям и, наконец, ратовать за ее постановления, ни слова не понимая в них. Общественные добродетели хороши только для язычников, христианам они не нужны и даже вредны. Для спасения они нуждаются лишь в морали своего духовенства или его казуистов, которые гораздо лучше философов знают, что нужно для спасения. Христианские добродетели, евангельская мораль, благочестивые обряды и церемонии — все это весьма выгодно церкви, тогда как человеческие, или мирские, добродетели не приносят ей никакой пользы и часто идут наперекор ее видам.

Кто же будет ввиду всего этого настолько неблагодарен или слеп, чтобы не признать ту огромную пользу, которую общество получает от бесконечных проповедей и вечно повторяемых наставлений святых начетчиков, чья тяжелая обязанность состоит в том, чтобы без конца вдалбливать нам евангельские истины, непонятные людям в силу их маловерия. Около восемнадцати веков слушают народы эту проповедь, и мы имеем все основания полагать, что она будет продолжаться еще долго. Если нам скажут, что, несмотря на невероятные старания наших священников и святых монахов, не заметно никакого улучшения, мы ответим, что факт этот явно свидетельствует о провидении, которое печется о своем духовенстве и понимает, что если бы человечество исправилось, если бы оно ввело у себя более разумные законы, более честное воспитание, более понятную мораль, более мудрую политику, то оно могло бы обходиться без священников. Провидение позаботилось о том, чтобы люди продолжали оставаться дурными, а их духовные наставники имели всегда удовольствие проповедовать им и получать плату за свои бесконечные поучения.

Благодаря нашей святой религии светская политика и мирская мораль находятся в полном пренебрежении. Первая свелась к тому, чтобы ладить с духовенством, вторая — к тому, чтобы выполнять все обряды, которые оно предписывает. Этого, бесспорно, достаточно, чтобы религия процветала и церковь благоденствовала. В наше время вся политика сводится к потворству вожделениям духовенства, а вся мораль — к послушанию ему.

Если бы люди в один прекрасный день серьезно задумались о политике или человеческой морали, они могли бы легко обойтись без религии и ее служителей. Но что сталось бы с народами без религии и духовенства? Несомненно, они были бы обречены на гибель — они лишились бы жертвоприношений, монастырей, искуплений, исповедей, святых даров, всех этих важных обрядов и интересных церемоний, благодетельное действие которых мы испытываем в течение стольких веков и которые так искусно подчиняют людей их священникам. Если бы человечество пришло к убеждению, что нужно быть добрым, гуманным, снисходительным, справедливым, то исчезли бы раздоры, нетерпимость, религиозная вражда, преследования, кликушество, столь необходимые для поддержания власти церкви. Если бы государи поняли, что им полезно, чтобы их подданные жили в согласии, что здравый смысл и справедливость требуют предоставления всем свободы мнения, лишь бы каждый поступал как честный человек и добрый гражданин; если бы государи эти вместо катехизиса предметом преподавания сделали человеческую, всем понятную мораль, к чему были бы нужны богословские прения, соборы, каноны, символы веры, папские буллы, в которых, однако, так нуждается религия и которые так удобны для возбуждения волнений в государствах? Если бы, наконец, разумные существа стали сообразовываться с разумом — что так мудро запретило духовенство, — то что сделалось бы с верой, без которой, как мы знаем, нельзя спастись?