Карманный оракул (сборник)

Интересно, конечно, будет посмотреть, кто займет их место в эфире. Не думаю, что это будет юмористическое шоу. По-моему, есть два варианта – насколько я вообще понимаю стратегию НТВ: вариант первый – ток-шоу «Нечистое белье», в котором будут разоблачать гадкие страстишки отечественных интеллектуалов или западных политиков. Такой-то выругался, у такого-то внебрачная связь, а сякой-то, ну помните, он еще недостаточно восторгался Крымом, – позавчера плюнул мимо урны, что зафиксировано пронырливым телеканалом «Мля-news». Вторая версия – напротив, серьезное, пафосное и как бы интеллектуальное конспирологическое шоу, в котором национал-конспирологи, жуя бороды, будут с серьезным видом рассуждать о масонских заговорах и англосаксонских кознях, и все это под такую, знаете, музычку. Не исключено, что ведущим там будет Сноуден, а то у Чапман что-то не задалось.

Насчет «Нечистого белья» все оказалось точно, а вот насчет Сноудена – увы. Стало известно, что ему в России многое не нравится и он мечтает ее покинуть. Вряд ли у него это получится.

Токовая терапия

В российских коррупционных скандалах не больше логики, чем в Большом терроре (блеклым отражением которого является нынешняя кампания). Террор проводится не против, а для. Бессмысленно искать в нем признаки расправы со старой ленинской гвардией (которую хватали избирательно), с военачальниками, потенциальными оппозиционерами или независимыми мыслителями. Хватали всех – «мы тасовались, как колода карт», по словам Пастернака. Логика была не в том, «кого брали», а в том, кого оставляли, поскольку в процесс истребления верховное начальство крайне редко вмешивалось лично. Тут все делалось само, поскольку в России достаточно сигнала, чтобы все начали доносить на всех. Взятые стремительно лишались имен и превращались в цифры: почищено столько-то, уничтожено столько-то, бесплатная трудармия пополнилась столькими-то. Имена появлялись у тех, за кого заступались, как Капица за Ландау или Туполев за Королева. Тогда появлялся шанс спастись, и по этим спасенным видна сугубо прагматическая логика террора: не трогали (или отпускали) тех, кто требовался для обороны. Человеческие мотивы или стимулы отсутствовали. Сам же террор требовался ровно для одного: российская политическая система (называемая также византийской) была нежизнеспособна уже к 1914 году, война с кратковременным патриотическим взрывом не ускорила, а продлила ее агонию, но к 1917 году эта государственность была обречена при любом сценарии. Для того чтобы она продолжала функционировать, пусть в советском редуцированном варианте, – ей требовались все новые и новые гальванические удары. Без чисток, жертв, внешних угроз, периодических войн с гигантскими людскими потерями и прочих кошмаров эта система не живет. Самые сильные токовые удары политический кадавр получил в конце тридцатых и в начале сороковых. В начале пятидесятых планировался новый, травматичнее прежних, – возможно, в виде еще одной мировой войны, на этот раз атомной; но тут вмешался Господь, да и не факт, что СССР выдержал бы этот удар. Уже в конце сороковых отвращение стало сильнее страха. Подозреваю, что к концу сталинской эпохи страна уже не была тотально управляема – отсюда участившиеся лагерные восстания: терять стало в буквальном смысле нечего. Возможно, свою роль еще сыграла бы массовая высылка евреев, но вполне вероятно, что не сработала бы и она. Возможности гальванического управления тоже ограниченны – в какой-то момент кадавр разлагается; это и случилось в 1991 году.

Единственная логика террора состоит в том, чтобы стимулировать остающихся, запугать их до того состояния, в котором их труд станет гипотетически эффективен или хотя бы не оставит им времени для сомнений и протестов. Это работает в закрытых обществах и не каждый век: даже такая нервная почва, как Россия, должна отдыхать. Кто станет следующей жертвой коррупционного скандала – не принципиально: принципиален страх и энтузиазм. Страха добиваются легко, поскольку с генетической памятью на этот счет все отлично; хуже обстоит дело с энтузиазмом, поскольку нет самого поля боя. Не вполне понятно, где и зачем работать: с обслуживанием бытовых нужд страны справляются гастарбайтеры, производство, по сути, уничтожено, а для работы в конкурентных сферах (сырье и оборонка) требуются специальные личные связи. Страх в отсутствии смысла приводит не к энтузиазму, а к параличу – который мы и наблюдаем во всех сферах сегодняшней жизни.