— Клаус! — от круговорота разноцветных масок и костюмов кружилась голова, Хельга то и дело налетала на кого-то, отшатывалась, кто-то налетал на нее, толкал, ее несло вместе с круговоротами толпы, уродливые раскрашенные лики кружились в дурманящем хороводе, визгливый хохот заглушал ее собственные крики. Ее толкнули в спину, и она едва не упала, запнувшись о что-то невидимое под ногами. Пробежала несколько шагов и врезалась в высокую соломенную фигуру. Та пошатнулась и больно хлестнула ее колючей, как веник, рукой по лицу. Женщина в ярости попыталась оттолкнуть ряженого прочь, но руки неожиданно легко утонули в соломе, погрузились в шуршащее царапающее переплетение сухой травы. Она потеряла равновесие и окунулась лицом в затхлый запах лежалого сена, пыли и крысиных испражнений, руки прошли сквозь рыхлую соломенную фигуру, и Хельга почувствовала, как кисти вынырнули с другой стороны чучела. Ужас захлестнул ее с головой, она отшатнулась назад, а нелепая соломенная фигура издевательски захохотала, ломано вскидывая руки и ноги, и двинулась дальше среди веселящихся ряженых, разглаживая прореху на груди и спине, словно случайно сбитый в толчее камзол. Грязный мешок, служивший чучелу головой, перекосило. Казалось, удаляющаяся фигура не спускает с до смерти напуганной женщины внимательного взгляда нарисованных углем глаз. Кто-то вновь толкнул ее, она кинулась бежать сквозь толпу, уже толком не понимая, кого или что она ищет — сына, выход или того странного шута в черно-красном камзоле. Почему-то ей казалось, что он сможет объяснить ей, что тут происходит.
Новый круговорот толпы вынес ее к клетке со слепыми «рыцарями», и она остановилась, ошеломленная зрелищем. Одетые в ржавые гнутые латы мужчины в клетке и в самом деле были слепы, но в руках держали вовсе не набитые паклей дубины. Ржавые и гнутые, под стать доспехам, фламберги, моргенштерны, клевцы и шестоперы мелькали в толчее. На ее глазах шипастый шар моргенштерна опустился на помятый дырявый хунсгугель одного из «рыцарей», мужчина рухнул на колени, замотал головой, из дырок в конусовидном забрале щедро полетели капли крови. Толпа вокруг выла от хохота. Другой «рыцарь» уже лежал в углу клети, голова его почти откатилась в сторону, в мерзко блестящей кровавой луже возле шеи бултыхалась, взбрыкивая ногами, свинья, за которой должны были гоняться вооруженные слепцы. Свинья разбрызгивала кровавую грязь и тоже визгливо хохотала.
Хельга кинулась в толпу, зажимая ладонью рвущийся с губ истошный крик, маски плясали вокруг нее в безумном хороводе, крики и хохот стали злобными, издевательскими, толчки и рывки грубыми. Над гамом и хохотом плыл истошный вой:
Она затравленно оглянулась. Каким-то образом оказалось, что над балаганом уже сгустилась вечерняя темнота. Над толпой в темном небе сияло огненное колесо, на крестовине которого был бесстыдно распялен человек. Его пол уже невозможно было определить — он горел и обугливался вместе с колесом. Горел и пел пронзительным голосом, почти кричал, иногда срываясь на истошный визгливый хохот. Хельга бежала сквозь толпу, зажав руками уши, но все равно слышала визг горящего человека.
Она все металась среди толпы, пока не упала, споткнувшись обо что-то. Стоя на коленях на утоптанной земле, Хельга обернулась. В шаге от нее поблескивал латунной пряжкой стоптанный детский башмак. Женщина поползла к нему на коленях, подняла, прижала к груди и зарыдала под хохот толпы и дикие пронзительные крики горящего на колесе. Когда слезы иссякли, она вдруг поняла, что стоит перед входом на огороженное пространство балагана, а вокруг нее туда и сюда ходят почтенные бюргеры и обычные крестьяне, сторонясь растрепанной полуседой сумасшедшей — именно так она выглядела теперь. И все эти люди вели с собой за руки детей. Все до единого. Каждый ребенок — Хельга начинала понимать это с безжалостной неотвратимостью — каждый ребенок города побывал в балагане. Должен был побывать. Родители сами приводили их сюда. Так должно быть. Но пропал только ее Клаус. Пропал… или наоборот — был кем-то найден? Выбран, один из всех детей города? Для чего? Для кого?
Хельга пошатываясь встала, подошла ближе к незримой границе — но отшатнулась. Прямо перед ней стоял шут в черно-красном камзоле. Только вряд ли он был шутом. Черные мышиные глазки поблескивали в провалах глазниц, темное лицо-маска треснуло в углах губ еле заметной улыбкой.
— Верните, — женщина умоляюще протянула руки к человеку в черной шляпе с петушиным пером. — Верните…