Карнавал мистических историй

От дочки я узнала, что у дядечки военного волшебный датчик, который приведёт нам помощь. А Зинаида Михайловна намекнула на некий секретный план, сказав, что Герман просил продержаться всего две недели. По её честному взгляду я поняла, что женщине большее неизвестно — она не из тех, кто задаёт вопросы. Я же, когда урезали рацион, когда Варя и голодные кошки привычно просили есть, а наши консервы и запасы еды закончились, подошла к Герману и потребовала объяснений. Он отложил в сторону тарелку с жидкой овсянкой, встал, возвышаясь надо мной горой.

— Послушайте, Елена Витальевна… — Показал на руке приборчик в форме пирамидки, с зелёной точкой в центре и кнопками сбоку. — Это маячок. Он работает — значит, с руководством всё в порядке. Значит, нас найдут. Сигнал бедствия активирован в начале события. Не паникуйте, осталось продержаться несколько дней.

В голосе Германа спокойствие, в глазах — убеждённость.

— Хорошо! — выдохнула я.

А он неожиданно дал добро на моё участие в завтрашней разведке и сухо улыбнулся одними губами.

За Варварой и кошками обещала присмотреть Зинаида Михайловна, назначенная как всегда на дежурство у окна, почти до середины заметённое псевдо-снегом.

… Впереди шагал Герман, за ним паренёк с фиолетовыми прядками в модно стриженных волосах. Петя. Второго, с зелёными прядками, звали Женя. Он проверял ближайшие комнаты. Я плелась в хвосте с сумкой в руках и нещадно чадящей свечой.

— Ты только не паникуй, если не по себе станет. Здесь с каждым днём всё слегка по-другому, — шепнул мне Петя.

На третьем этаже в стене оказалась дыра, из неё привычно светлело. Резко пахло аммиаком, на стенах местами проглядывали трещины, а на полу потрескивали редкие белые шарики.

Интересно, откуда они взялись? Шагая по бесконечному коридору, увидела: шарики сыплются из решётки вентиляции и падают ровно один на другой, образуя крохотную белую горку. Поёжилась.

Мороз пробирал по коже от пустых, будто бы вытравленных стерильным белым цветом помещений. Петя чертил что-то на самодельной карте, за следующим поворотом оказалась ещё одна дыра, и стало уже интереснее. Любопытство вытеснило страх. Ведь одно дело, когда рассказывают, а тут всё видишь воочию.

Мы попали в многоквартирный дом, сверкающий от белого цвета: «иней» на полу, на ступеньках и стенах — такой же скользкий при соприкосновении. Только вот двери всех квартир оказались заперты, а в те, куда удавалось войти… лучше бы мы не заходили.

Белые стены, с крошевом сползших до пола обоев, точно набухли разогретым пластилином, а в них застыли недосформированные человеческие лица. И — будто наблюдают, безглазые, стоит отвернуться.

Увы, мы ничего не нашли: ни банки консервов, ни заплесневелого хлеба. Вода из кранов не шла, лишь жутко клокотало в трубах нечто.

Вернулись, когда у Германа лампочка-глаз на приборчике стала мигать, наливаясь красным, что недопустимо. Петя на карте отметил новые дорожные разветвления и, видимо, пустые квартиры… Как же устали ноги, как же хотелось есть! Но получили только ложку каши, а ещё кипячёную воду или чай без сахара — хм, сколько захочешь. Я поделилась своей порцией с кошками, не могла смотреть в укоряющие глаза животных.

Зинаида Михайловна легла пораньше, сказав, что чувствует себя нехорошо. Варюша щебетала и показывала рисунки — как свои, так и Женьки, такие же корявые, только мрачные, в чёрно-белом цвете.

Дочка рассказывала, как провела день, и меня спрашивала, куда ходили, но я отмалчивалась. Тогда Варечка и оговорилась про разбитое стекло, про подвижный снежок на полу и про зашипевших кошек. Тут же пальчиками коснулась рта, виновато опустила глаза, умоляя не ругать её за то, что рассказала чужой секрет. Секрет тёти Зины, кого же еще. Сердце кольнуло тревогой. Я со вздохом прижала родную к себе крепко-крепко, поцеловала в лоб и, пообещав не ругать, запела колыбельную. Дочка заснула, а мне не спалось — не давала покоя растущая тревога. И кошки вели себя странно: фыркали, принюхивались и шипели.

На дежурство вместо ребят я напросилась сама: спать не могла.

Я мерила шагами коридор, когда подбежали кошки и, глянув в глаза пронизывающим, ошалелым взором, мявкнули и пулей рванули в темноту.

Резкое шипение уложило на колени: от этого звука заныли кости, в ушах точно работал бур, но я ползла, что-то кричала. Все мысли только о дочери. Помню, как невыносимо бело оказалось в спальне. Как жужжали, корёжась, стены. Как переливался свет, гипнотизируя.

Лицо Зинаиды Михайловы покрылось чем-то вроде белой коросты, и голова стала похожа на огромное осиное гнездо. Она, явно ничего не видя, расставив руки в стороны, покачиваясь, направлялась к стене.

Булькающий звук, хрип и низкое дребезжание, похожее на злобный смех. Я схватила дрожащую Варю, леденея от ужаса.

Возня. Шум. Чьи-то крики, чьи-то руки. Женщина шагнула в стену, и её с жадностью поглотили.

Женька пытался оттащить женщину, но его руки мгновенно втянуло в стену… Сотни улыбающихся лиц со стены смотрели пустыми глазами. Я ахнула: среди них был мой Лёшка! И завопила…