Карнавал разрушения

«О, да, я испортил все. Я убил Асмодея. Я положил конец чудовищному преступлению. Я истребил колдуна-самозванца, чье безумие вызывало резню невинных. Я испортил дьявольский карнавал. В один час я совершил больше добра, чем за год, пока расстреливал бошей, лишая жизни перепуганных юнцов, пушечное мясо кайзера. Я положил конец подлинному безумию в абсолютно безумном мире».

— О, Анатоль, сын мой! Почему, ну почему ты не можешь понять ?

«Но я понимаю, дорогой отец. Еще как понимаю. Только я один и понимаю».

Лицо нырнуло в темноту, присоединившись к остальным. Исчезло во мраке, словно разочарованное божество отвернулось от своего несовершенного творения. Как это похоже на Бога!

«Если бы только все происходящее было сном. Если бы. Париж, война, боль, неуверенность. Если бы только я не лежал в темноте на холодном полу, в грязном убежище на земле не-людей, в год от Рождества Христова 1918. Если бы это случилось в мирный год. Если бы вокруг цвели каштаны, играли дети, зеленели виноградники, влюбленные сплетали руки… пожалуйста, пусть Революция, когда свершится, будет тихой и величественной, лишенной огня и ярости, без газов и гангрен».

Еще одно лицо появилось из темноты, возникло перед ним. Нечеловеческое лицо; невозможное. Больше, чем обычное, совершено без волос. Голову венчала пара рогов. На лице играла улыбка. Лицо Асмодея.

— Твой отец говорит правду, — голос оказался глубоким, властным — но при этом звучал с сильным акцентом: так говорил бы плохо образованный англичанин. — Тем, кто служит моему Хозяину, нечего бояться смерти. Твой отец знает. Он видел . Дитя, которое обрекли на смерть, в большей безопасности, чем то, что осталось жить. Посмотри на меня, Анатоль, и узнай правду! Я Асмодей; Мир и Плоть принадлежат Дьяволу; царствование падших ангелов начинается.

«Это невозможно. Бога нет. Мир таков, каким мы его считаем, и изменить его может лишь человеческий труд, лишь желания и амбиции человеческого разума. Если в Париже существуют сатанисты, приносящие в жертву людей воображаемому Владыке, они сумасшедшие и идиоты. Если в церквях есть священники и истые христиане, они лишь стремятся получить опиум, который успокоит их боль и разочарование. Но люди обязательно выиграют войну против своих воображаемых богов, ибо у них есть руки, сердца и умы — а этого достаточно, чтобы завоевать победу. Это невозможно; человек, прикидывающийся Асмодеем, мертв, убит выстрелом, а демон, что схватил меня — лишь сон. Этого нет».

Асмодей поднял открытую ладонь к свету, показывая пальцы. Потом медленно протянул эту руку к поверженному человеку на каменном полу, лежащему без сил, ибо тело его превратилось в кровавое месиво. Антихрист лишь слегка коснулся, вновь убирая руку во тьму, но касание достигло сломанных ребер Анатоля и словно бы прошло насквозь грудную клетку, схватив бьющееся сердце — наказующим жестом, полным гнева.

— Не бойся, сын мой, — произнес Асмодей. — Возмездие не столь ужасно, и Ангел Боли приносит дары, а не только страх. Ничто не потеряно, кроме, пожалуй, твоих глупых иллюзий. Теперь ты наш, и тебе ничего не остается, кроме как признать это, пожертвовать своей душой — как отец твой пожертвовал душой твоего младенца-брата. Мой Хозяин заботится о своих подданных, и теперь ты принадлежишь ему.

Боль уносила его прочь. Светило скрылось, и не осталось ничего, кроме легкой дрожи земли — а может, то дрожала его душа перед Великим Судом.

5.

Вначале не было ничего, кроме ощущения множественной боли, удушающего сдавления горла, ребра словно обручем сдавило, а верхняя часть правой ноги была словно охвачена огнем. Прошло сколько-то времени — может быть, даже несколько минут — прежде чем он начал спрашивать себя, где он — и кто он.

И понял, что не знает ответов на последний вопрос хотя достаточно отчетливо понимал, что распростерт на холодном, словно лед, каменном полу.

Он открыл глаза и наткнулся взглядом на светильник. Небольшой, но свет его успокаивал. Он несколько раз моргнул, настраивая зрение заново, говоря себе: «Я потерял память!»

Ему доводилось читать о подобных вещах; такое чтение всегда интриговало. Однажды попалась история о человеке, который раскрыл чудовищное убийство при помощи необыкновенной интуиции; самозваный детектив постепенно пришел к открытию, что убийцей был он сам, но временно утратил память — может быть, под воздействием пережитого ужаса.

Его воспоминание об этой истории казалось — при отсутствии других связей с прошлым — смутно значимым, и он пришел к убеждению, что и он тоже является убийцей, которого потрясло собственное злодеяние, заставив стереть все признаки личности.

Он уже достаточно хорошо видел, поэтому поднял голову, разыскивая свечи, ибо их пламя даровало блаженство света. Их оказалось две, стоявших на подносе прямо на полу, в двух метрах от него. Они освещали кирпичную стену с деревянным крестом на ней.