Карнавал разрушения

Геката слышала, как Домье кричит, что выхода нет, слышала шаги Нелл Лидиард по деревянной лестнице: она бежала наверх, к отцу. Но внутри себя самой Геката ощущала какую-то беззвучную пустоту. Комната наполнилась зловещим желтым светом, отражавшимся от стен и потолка, отчего стало невозможным рассмотреть очертания предметов. Геката могла видеть лишь силуэты деревьев и тень, в которую превратилась Мандорла. Целый мир казался световым коконом, поглотившим все вокруг, и ветви деревьев пылали, словно фейерверк, а тяжелый жар и зной обрушились на них… но эта сверхъестественная жара не несла с собой боли, поняла Геката, разве что своего рода экзальтацию, которая тоже может считаться одной из сторон боли.

Внезапно Геката почувствовала, что это она, а не Мандорла, находится на пороге поразительной метаморфозы, и отнюдь не нежеланной. Если бы только можно было сдаться жару и свету, думала она, Небеса принадлежали бы ей: радость без границ и названия, распространившаяся повсюду. Она чувствовала, что за ней охотится некий невообразимый хищник, который, несмотря на явное намерение пожрать ее, не желает ей вреда, а пытается лишь спасти ее, пусть странным образом, сделать ее единым целым с огнем — навсегда, чтобы и она, Геката, могла танцевать в экстатической вечности.

Всего несколько минут назад француз торжественно вещал об одной глине, которая проходит несколько циклов в человеческом теле, снова и снова сменяя форму за формой, атом за атомом, в то время как разум следует собственным путем прогресса и зрелости. Теперь же его, как и Гекату, приглашали — и так соблазнительно — оставить позади обычную глину, отринуть ее, дабы войти в мир за пределами мира — созданием из света, но ярче и мощнее, нежели обычный свет…

Она сознавала, что Домье, охваченный замешательством, вернулся в комнату. И повернулся к ней, а не к Нелл, ибо она была ведьмой, Нелл же — всего лишь человеком. Но Геката не стала немедленно оборачиваться к Анатолю. Вместо этого она вперила взор в самое сердце пламени, обрушивавшегося на нее с другой стороны времени.

«Почему бы нет? — беззвучно кричала она. — Зачем продолжать оставаться уродливой шлюхой, когда можно стать чистым пламенем?»

Она ощутила, как ее поднимает вверх, еще до того, как мысль успела сформироваться, и знала: на сей раз не осталось ничего, приковывающего ее к этой проклятой земле. Сквозь плавящееся окно она видела последнюю серебряную вспышку — то была Мандорла, взмывающая ввысь, превращаясь… не в волка, нет, но в пламенеющую птицу. Геката и себя ощутила поднимающейся к потолку, и не сомневалась, что пройдет насквозь, до самой крыши, а там…

А потом она увидела птицу-тень — Мандорлу — летящую вниз, словно огненное оперение, похожее на крылья ангелов, сгорело до костей, и вдруг что-то, похожее на черную руку, вылезло из обугленной земли, чтобы схватить и сокрушить ее… и ее собственные мысли внезапно пришли в смятение.

— Анатоль! — закричала она, переворачиваясь в воздухе, чтобы видеть его лицо, извиваясь в объятиях силы, охватившей ее. — Возьми мою руку! И ни за что не отпускай! Пообещай это!

Он бы не сделал этого, если бы не был человеком слова. Она почти достигла потолка, но все равно не прошла сквозь него. Ощущала, как пальцы Домье сжимают ее собственные, и в этот момент тени явились за ней. Они прорвались сквозь пол со всех сторон, создав все вместе огромный вихрь темноты, за которым открывался безбрежный океан холода.

Ее правая рука пыталась протестовать, тянулась к свету, но было слишком поздно. Ее подхватили, подавив мятеж — не Домье, а другой, чья рука соединилась с рукой Анатоля, и все трое они образовали маленький кружок. Вихрь заключил их в свои объятия и потащил вниз, вращая так быстро, что Геката не могла разобраться, что ощущает, все чувства смешались. Единственным утешением было то, что она не одинока. Теневой вихрь охватил ее так мощно, что и ее руки тоже стали тенями, которые не могут ни за что схватиться, но она и ее спутники были соединены чем-то большим, нежели простая хватка рук… и потом, они уже растворялись в бурлящей жидкой стихии, составлявшей стены бездонного колодца.

Когда же стены коттеджа Дэвида Лидиарда в Конце Света разрушились и рассыпались в белую пыль, Геката и ее спутники оказались похоронены в расплавленных глубинах земли, напоминавшей материнскую утробу. Они стали каплей, затерянной в великом и безмолвном океане.

«Куда мы движемся? — думала Геката, в то время как мощные силы вихря разрывали каплю на части, складывая ее молекулы в некую невообразимую форму, в то время как она по-прежнему оставалась связанной с остальными. — Во что мы превращаемся?»

Ответа не было, да и сам вопрос сложился, изменил форму и лишился смысла. Но она знала, кто такие «мы», и кого с ними нет.

«Бедная Мандорла! — думала она в те мгновения, когда еще оставалось время для последней мысли — и было, кому эту мысль думать. — И бедная, заброшенная, отягощенная глиной Нелл, оставшаяся умирать и гнить, чтобы никогда не увидеть, что же там — вместо Небес!»

14.