Доминика увидела и саму будущую Алую герцогиню — именно такую, как описывала ей Альмира: темноволосую, красивую и в красном детском платье…
А дальше произошло нечто странное… Альмира же говорила, что Агнес зла. Она говорила, что та уничтожила её шар и хочет навредить и ей, и Доминике. Но в этом воспоминании девочка увидела, что Агнес и Альмира рады друг другу. Она увидела, что те обнялись…
Кто же врал? Альмира? Или, вообще, сама Доминика все неправильно поняла?
«Скорее всего, это я напутала, — подумала девочка, но все же засомневалась. — Если Агнес и Альмира враги, то почему на этом изображении они счастливы вместе? Почему они играют и обнимаются?»
И тут в комнату вошла её наставница, неся в руках булочки с сыром и курицей.
— Скажи, а то, что изображено здесь, правда? — спросила Доминика.
— Да, — ответила Альмира. — Как бы странно не было, но правда. Невозможно, однако, стереть воспоминания о том событии, осколок которого ты хранишь у себя под подушкой.
Альмира не смогла рассказать Доминике все. Многое она и сама сумела забыть. А некоторое продолжала вспоминать, веря, что забыла…
32. Альмира
Кабинет этого человека был небольшим, но все равно уютным, с двумя удобными красными креслами, столиком и большим окном с роскошными, тяжелыми занавесками. На стенах висели полки с книгами и, как у всех, редкие коллекционные карнавальные маски. Хозяин кабинета читал книгу и кого-то ждал. Дверь открылась, и в комнату вошла светловолосая девушка с мелированными волосами, одетая в широкий плащ с капюшоном. Она откинула его, закрыла зонт и, пробормотав, что дождь был слишком сильный, присела на кресло
— Зачем же вам нужна моя помощь? — начал мужчина первым. — У вас у самой врожденный талант к управлению мыслями, а я обычный человек, и вы точно сильнее меня. Но все же вы попросили меня, чтобы я помог вам. Это большая честь для меня.
— Неужели вы не знаете, что себе помочь гораздо труднее, чем другим? — ответила Альмира, а это была именно она. — Да, может быть, я прекрасно могу управлять мыслями других, но управлять своими я не в силах.
— Это правда. Но я неуверен, смогу ли помочь вам… Я простой волшебник и, знаете, мне пришлось долго учиться, чтобы иметь хоть какие-то знания. Я не могу помочь вам прямо в большом смысле, могу лишь направить. Но вы сама можете…
— Я знаю, что могу, а что нет, — возразила Альмира. — С уверенностью скажу, что нет, не могу. Я пыталась забыть! Я стирала воспоминания настолько, что теперь даже и не помню, почему так ненавижу ее. Я вообще не помню, что нас с ней связывало, потому как все забыла, — и это далось мне очень тяжело. Вы говорите, что мне легко управлять мыслями, ведь у меня дар — но по отношению к себе я его не чувствую. Я могу помочь другим и, если кто-то попросит меня сделать это, я сделаю так, что он этого и не вспомнит. Но вот если я захочу стереть память себе, я все равно буду вспоминать, даже еще больше, чем было раньше. Да, я не помню ничего — ни то, какие отношения нас с ней связывали, ни зачем она уничтожила мой шар, ни то, кто она была мне, — мне удалось стереть все воспоминания. Абсолютно все. Можно сказать, что я ничего не помню. Все-таки я хорошая фея мыслей, но…
— Но?
— Теперь я хочу другого. Я все равно не смогу забыть свой любимый дом, вообще никогда — он был слишком ценен для меня, чтобы вот так вот стирать память о нем. Я, конечно, могу, но не хочу. Пусть память о волшебном шаре у меня останется.
— А если бы ты попробовала и ее стереть? Может, тогда бы ты все забыла?
— Нет, я уже говорила, что мой шар слишком ценен для того, чтобы его забывать. Я хочу помнить о нем всегда — мне важно не это. Ведь я хочу другого. Я подумала… Уже после того, как все забыла. А что если отомстить ей? Что если заставить ее понять, что, лишив меня дома, она не уйдет безнаказанной? Мне иногда кажется, что когда-то она была важна для меня, даже важнее, чем волшебный шар… Но сейчас я понимаю, что важнее моего шара нет ничего. Он был моим домом, а она… Она поплатится за то, что лишила меня его. Я отомщу ей. Обязательно.
Собеседник молчал, и она продолжила:
— Но только вот как? Конечно, я пыталась навредить ей сама, но ничего не выходило. Для нее я — никто. Теперь никто… И я даже придумать ничего не могу, чтобы она почувствовала, что лишилась чего-то важного, чтобы она прочувствовала это так же, как и я, когда лишилась своего дома-шара…
— Но… Обязательно тебе это делать? Ты ведь можешь не мстить.