Карнавал сомнений (СИ)

Я была готова поклясться, что в его тоне звучит едва сдерживаемый гнев, и вряд ли он вызван приевшимся сериалом. Неужели игра «в молчанку» закончилась?

— Если не нравится, можешь переключить, — ответила Мишель заискивающим, елейным голоском, какого не слышала у «подруги» ни разу за все годы знакомства. — Могу вообще выключить… Если тебе мешает.

— Мне не мешает. Но твоим мозгам точно вредит. Стив ещё спит?

— Ага. Зато Стэйс уже встала. На кухне возится…

Я была уверена, что Логан, как обычно, сразу поднимется к себе. Но ошиблась. Из холла послышались приближающиеся шаги, и я окончательно растерялась. Опустила миску на пол, носком тапка судорожно отпихнула в сторону, отчего та отлетела к холодильнику и со звоном ударилась о дверцу. Часть корма, конечно же, рассыпалась вокруг, пачкая светлый ламинат. Ладно, потом разберёмся.

Шепча под нос проклятья, я зачем-то плюхнулась на табуретку. Подтянула согнутые колени к груди, обхватила их руками, пытаясь принять невозмутимую позу. Но стоило Логану появиться в дверях, как я тут же выпрямилась, напряглась и неуклюже замерла, свесив ноги.

— Как жизнь? — сухо осведомился он, останавливаясь в проёме и глядя прямо в глаза.

— Н-н-нормально… — Я хотела добавить привычное «А у тебя?», но поперхнулась неуместным, казавшимся сейчас грубым, даже диким вопросом.

Мы не разговаривали с того самого вечера, когда после похорон Логан пришёл к нам домой от Майка. Один, в тонкой весенней куртке, босиком, в мороз, прямо по снегу. Абсолютно неадекватный. Вдобавок, порезал ступни, прогулявшись, как заправский йог, прямо по острым осколкам разбившейся вазы.

А потом заболел — сильно и надолго. Полторы недели провалялся с температурой под сорок, не вставал и практически не ел. Сначала родители хотели отвезти его в больницу, но потом решили, что дома Брэдли будет всё-таки лучше. Мы с Эми и Стивом по очереди дежурили у его постели по вечерам, ночью нас сменял отец, а днём — мама.

Почти каждый день его заходила проведать Ирэн, чуть реже — Патрик со Скоттом и родители Мишель. Её отец, лечивший всю нашу семью, как и Логанов, исправно ставил Брэдли капельницы, делал уколы, но при этом утверждал, что медицина в данном случае бессильна. Мол, Логан должен захотеть выздороветь сам, нам же пока остаётся только молиться и надеяться на лучшее. А тот не спешил приходить в себя, находясь в прострации между сном и реальностью.

Часто, особенно по ночам, бредил, иногда звал родителей, но обычно его слова почти не удавалось разобрать. Я, к своему стыду, не особо стремилась — боялась, что однажды услышу что-то такое, от чего будет уже не отмахнуться и с чем не смогу справиться. Я и так не знала, куда деваться от постоянно грызущего чувства вины. Да и выглядела я едва ли лучше друга — бледная, осунувшаяся, потерянная. С той лишь разницей, что заставляла себя ходить на занятия в школу, правда, только для того, чтобы иметь возможность видеться с Майком, который тоже напоминал зомби.

А потом Логан выздоровел. Так же неожиданно и стремительно, как и заболел. Проснулся в день рождения Дэниз с нормальной температурой и попросил маму приготовить ему любимый завтрак — нарезанный кубиками жареный картофель с кусочками бекона. Только проще не стало. С тех пор он почти не выходил из своей комнаты и едва обмолвился с кем-то из нас парой слов. Сначала это напрягало, позже — все привыкли, смирились и больше не лезли с расспросами, решив дать Брэдли время.

И вот теперь он, исхудавший, бледный, с непривычно отросшими тёмно-русыми взлохмаченными волосами, в сером спортивном костюме с чёрными вставками, в таких же кроссовках и с торчавшими из кармана белыми наушниками от плеера, стоял в каких-то полутора метрах на той же самой кухне, где мы говорили в последний раз. Смотрел в упор, не моргая и без тени улыбки, отчего становилось совсем жутко. И продолжал беседовать со мной:

— Что делаешь?

— Ничего. Жду, пока вода закипит… Для кофе… Хочешь?

Логан бросил быстрый взгляд на чайник, тот даже не был включён. Скользнул глазами по пустому, прозрачному стеклянному кофейнику, стоявшему в углу у хлебницы.

— Ясно, Зараза, — он хмуро посмотрел на меня. Потёр пальцами переносицу, сделал шаг вперёд, протягивая руку. Я вздрогнула, отшатнулась в сторону, пригибаясь, как от удара. — Ты… что… Ты меня боишься?..

— Я… — я замолчала, опуская глаза в пол и пытаясь понять, что же так напугало: позабытое детское прозвище, прозвучавшее сейчас как никогда грубо и обидно, или резкое движение. — Да… не знаю… Наверное…

— Прости. Не надо. Я ничего тебе не сделаю, — произнёс Логан. — Но ты права, я — зол. Немного. Возможно… на всех… На весь мир. Хотя не понимаю, почему. У меня ведь нет для этого оснований. Мир ничего мне не должен.

— Есть, — я заставила себя вздёрнуть подбородок, выдержать ледяной, пронизывающий насквозь взгляд голубых, таких родных, знакомых с детства и одновременно чужих глаз. — На меня — есть. Я виновата. Это из-за меня… Это я их… убила…