Карнавал судеб

Они расставались только один раз в жизни — во время медового месяца Ким. И какой катастрофой это обернулось!

— Не покидай меня, мамочка! — рыдала она в подушку.

Разумеется, нельзя отрицать, что рука помощи Бетт иногда бывала тяжеловата для хрупких плеч Ким. Бетт могла быть раздражительной, упрямой, малопривлекательной… Но даже в худших своих проявлениях она всегда действовала в интересах дочери, Ким в этом не сомневалась.

Кто, кроме Бетт, когда-нибудь так искренне любил ее? Так беззаветно? Кто заполнит оставшуюся после смерти Бетт пустоту? Во всяком случае, не Тонио, это однозначно! Как частенько повторяла Бетт, когда у них кончались деньги: «Что бы мы делали, пусик, если бы у нас не было друг друга?» И правда, что?

На следующее утро Ким поднялась рано. Умылась, надела неброский свитер и юбку. Завтракать не стала — так велел доктор. Отпустила лимузин и пешком отправилась в клинику по Восточной Шестидесятой улице. Уже цвели вишни, и город выглядел красивым. Ким решила, что это добрый знак.

Еще не было девяти, когда она подошла к дежурной медсестре в приемном отделении и назвала свое имя.

— Я пришла на операцию по пересадке костного мозга, — сказала она, — куда мне идти?

Дежурная сверилась со своими записями.

— Доктор Осборн хочет видеть вас в своем кабинете.

— Хорошо, — кивнула Ким, — дорогу я знаю.

Она прождала там минут двадцать. Полистала «Нью-Йорк мэгэзин», еще немного подождала, недоумевая, в чем причина задержки.

В половине десятого в кабинет вошел доктор Осборн. Вид у него был мрачнее тучи.

У Ким упало сердце.

— Что случилось?!

Он уселся за стол, скрестил руки, словно школьный учитель, собирающийся выставить нерадивому ученику плохую оценку.

— Почему вы мне не сказали? — спросил он, раздуваясь от гнева.

Чего не сказала? Должно быть, ее анализ крови показал что-то ужасное… Тонио заразил ее какой-нибудь дурной болезнью? Она не подходит для роли донора?

— Почему вы мне сразу во всем не признались? — повторил он вопрос. — Мы бы тогда и не затевали эту комедию с анализами!

— Не понимаю! — в замешательстве вскричала Ким. — Чтоя должна была сказать?

— Почему вы не сказали мне, что она вам неродная мать?

Ким задохнулась.

— Вы с ума сошли… — прошептала она. — Неродная мать? Вы точно сошли с ума! Чего, ради всего святого, вы добиваетесь?

Наступила гробовая тишина. Доктор Осборн внимательно смотрел на нее, и на лице его было написано недоверие. Наконец он смягчился:

— Вы разве не знали, что вы приемный ребенок?

— Нет! — выкрикнула Ким. — Здесь, должно быть, какая-то ошибка! Пожалуйста! Скажите мне, что это недоразумение… шутка!

— Боюсь, никакой ошибки нет. Я дважды проверил результаты анализа крови и тканевых клеток — никаких сомнений. Ни одного шанса на то, что миссис Вест может быть вашей матерью. В ваших организмах нет ни одного признака даже отдаленного физиологического родства. Мы все были просто поражены…

Но вряд ли кто-нибудь из них был поражен сильнее, чем Ким, которая потеряла сознание.

На ночном столике в спальне стояло старинное зеркало в золоченой бронзовой раме — Тонио приобрел его в молодости, в свою бытность послом во Франции. Когда-то оно украшало будуар императрицы Жозефины; его лирообразные контуры обрамляли смотревшееся в него лицо словно рама портрета. Ким нравилось воображать, что если она однажды неожиданно взглянет туда, то в глубине различит отражения лиц из далекого прошлого.

Ким давно уже начала ощущать свое внутреннее сходство с Жозефиной Бонапарт и увлекалась коллекционированием ее заколок, пузырьков от ее духов, ювелирных украшений… Императрица была креолкой и родилась на Мартинике. Ким вычитала где-то, что она слыла сведущей в области черной магии. Возможно, что-то магическое сохранилось и в этом зеркале…

На следующее утро после страшного открытия Ким сидела перед ним и с отчаянным напряжением вглядывалась в свое отражение, стараясь найти ни много ни мало — саму себя.

Кто была эта так называемая Кимберли Вест, смотрящая на нее из зеркала изумленными глазами? Откуда она появилась? Кто ее родители? Каково происхождение? Но зеркало было безответно. Оно так же набрало в рот воды, как и сама Бетт Вест.

— Я должна знать! — не переставая молила ее Ким. — Я не могу и дальше жить в неведении! Умоляю, скажи мне правду!

Бетт отвернулась лицом к стене и не отвечала. Она настолько свыклась со своим обманом, что он стал ее второй натурой, и ни слезы, ни мольбы Ким не давали никакого результата.

— Мне плохо… — прошептала она еле слышно. — Пожалей меня и оставь в покое…

В душе Ким боролись гнев и сострадание. Она чувствовала себя бессердечной, раз способна так изводить человека, которого любит, но в то же время ее охватывал ужас при мысли о том, что Бетт может уйти в мир иной, унеся с собой эту тайну. Бывали моменты, когда Ким нестерпимо хотелось схватить Бетт за плечи и вытрясти из нее правду — немедленно! До того, как ее душа расстанется с телом!