Карнавальная месса

Дежурная по этажу она же горничная, она же кастелянша и, судя по внешнему виду, родом из сотоварищества учениц, провела меня в нумер. Холл и гостиная, обильные мебелью практичных и удобных форм. В кресло не проваливаешься — оно держит тебя в крепких объятиях. Шкаф, кроме одежды и чемоданов, оказался способен вместить уйму не вполне понятной мне бытовой техники. Я повесил в него курточку, и он съежился от стыда за меня. В здешний комод можно было пристойно уместить и разложить по полочкам всю мелочь, которая пышным хвостом волочится за тобой по жизни: носовые платки и полотенца, бумагу и ручки, коллекцию марок и походный набор судков, моток проволоки, маникюрный набор, шкатулку с бусами и брошами, эспандер, набор для вязанья, лак для когтей и масло для усов, лобзик и бильярдный кий с шарами. Девушка долго перечисляла возможные применения его ящиков и отделений — видно, то был ее любимчик. Стол был пригоден для того, чтобы есть, пить, писать мемуары, заниматься слесарным ремеслом и уложить на зеленое сукно припозднившегося гостя. Буфет единственный изо всех славных представителей краснодеревного племени был укомплектован полностью — а именно теми штуками, что необходимы для парадного принятия пищи. Очевидно, потому, что путник не берет с собой такой посуды: фарфор легко бьется, а столовое серебро — штука увесистая. Спальня оказалась небольшая, с особенно высоким потолком и дверью-окном, из которого легко вывалиться утром прямо в сад со спелой черешней. Ванная, то есть санузел, наоборот, — низкая каморка, пахнущая душистым мылом. Отсутствие крупной лохани для тела оправдано наличием турецких и финских бань неподалеку. Кабинет (ого!) — книги на полках, футляры для свиткой и дисков, плоский дисплей некоего полупонятного и явно многофункционального назначения, откидные полки и сидение для ведения беглых записей, бюро для документов, кресло на винте и лежанка для кайфа. Вся обстановка не строила из себя ничего этакого, не выпендривалась и не воображала из себя музея древностей или модной лавочки. Рядом с ней можно было просто жить.

Но особенно умилила меня комнатка ближе ко входу, предназначенная для домашнего животного: с мягкой, гладкой, прочной и особо гигиеничной обшивкой, которая «дышала», с затянутым упругой сеткой окном, чтобы животное смотрело в него без опасения выпасть наружу и не скучало. Я запустил туда полусонную Дюрьку, налил ей в посуду молока, искрошил банан и взял клятву, что она не будет возникать, если горничная придет без меня с комплектом чистого постельного белья. А сам отправился на выгул и разведку рабочих мест: как-то стыдновато было получать сразу такой жирный аванс. Девушка посоветовала мне зайти в какой-то консультационный или координационный центр в самой школе, это за рекой, близко, даже пешком дойдете.

— Там что, ваше начальство? Командиры? Преподаватели?

— Преподавателей мы выбираем сами, по конкурсу. Хотя предлагает его и устраивает наш Центр: пожалуй, он и в самом деле командует, — задумчиво проговорила она. — Штук двадцать будущих выпускников, которых мы же и выбрали. Ведут учет нашим пожеланиям; когда и чему хотим учиться, где и когда работать. Они неплохо справляются, теперешние. Задаются вот немного.

Я медленно шествовал по направлению к резиденции их Центра, то и дело спрашивая дорогу, но больше впитывая новые впечатления. Раза два меня прокатили на велорикше, кроме того, одарили бутоньеркой, очень идущей к моему воротнику, угостили нежнейшим и «абсолютно некалорийным» мороженым, а потом булочкой, которая не только называлась калорийной, но и с присыпкой оправдывала это название. Я был взрослый — следовательно, особа привилегированная; чужак — значит, привилегированная вдвойне. Пейзаж теперь кишмя-кишел малолетками в возрасте моих новых знакомцев и даже еще младше, и чем дальше, тем больше они задавали тон. Въезжали чуть ли не на проезжую часть со своими дармовыми пирожками и напитками, срезали цветы, которые грозили вот-вот увянуть или просто выпадали из всеобщей гармонии, и ставили в высокие вазоны; стригли газон и отмывали плитку тротуара от грязи, скорее воображаемой, чем действительной. Ибо чисто тут было до невозможности. На каждом углу или перекрестке стояла закрытая беседка, где можно было избавиться от обертки, пустой пачки или грязного платка, а заодно и от того дрязга, что время от времени скапливается в твоих внутренних органах.

Однако пока я еще не дошел до заречья или, лучше сказать, междуречья (основная часть республики расположилась в дельте реки, впадающей в озеро, и представляла собой остров), все еще было в пределах нормы, даже растения. Здесь же юные хозяева были не на приработках, а у себя дома и потому не в пример более разнузданны.