Карнавальная ночь

Господин Бофис сел верхом на стул и уперся подбородком в спинку, поглядывая по очереди то на Маргариту, то на ее «дурака». Комейроль, чувствовавший смутную обиду, злорадно улыбнулся. Остальные ждали, что будет дальше, испытывая любопытство или беспокойство.

Маргарита положила руки на плечи Жулу. От гнева она лишилась дара речи.

– Твой отец нищий – пробормотала она наконец, обезумев от ярости. – Твоя мать…

Она не закончила. Жулу выпрямился во весь рост и с убийственным хладнокровием произнес:

– Ты хочешь, чтобы я тебя убил?!

– Ах ты черт! – пробормотал месье Бофис. – А как хорошо все было минуту назад! Видать, между благородными молодоженами не все ладно… Если малышка не будет виконтессой, ничего не получится.

Вены на висках Жулу вздулись. Он занес руку над головой Маргариты, которая отвечала ему свирепым взглядом.

– Поглядите-ка на них! – коротко рассмеялся Летаннер.

– У дурака в жилах кровь, а не водица, – заметил Комейроль.

– В жилах… и кое-где еще! – раздался голос Маргариты. – Я могла бы сказать, где у него кровь!

– А, ты об этом! – устало сказал Жулу, и рука его безвольно упала вдоль тела. – Можешь говорить, что хочешь, моя милая. С тех пор как я не могу больше спать спокойно, жизнь мне не дорога.

Собрание жадно вслушивалось в слова Жулу. Но Маргарита пресекла его откровения, закрыв ему рот рукой.

Жулу поцеловал ладонь своей госпожи, и на его глаза навернулись слезы. Он пошатнулся. Маргарита обняла его и прошептала на ухо:

– Ты не понимаешь, от чего ты отказываешься, мой бедный Кретьен!

– Это правда! – медленно и печально заговорил Жулу. – Я никогда не понимал. Если бы понимал, разве я был бы здесь? Ты меня разбудила, моя милая, когда вытащила кольцо и стала рассказывать, что на нем выгравировано. Ты-то понимаешь! Ты все понимаешь! Пока ты говорила, я увидел герб, висящий над буфетом там, в столовой нашего дома. Я увидел отца и мать, и двух сестер. Они ужинали, потому что был праздник, и говорили обо мне. Скоро наступит день, не правда ли? Ночь была долгой, но и ей, как всегда, придет конец. В шесть часов позвонят к мессе. И все они – мужчина и три женщины – пойдут в церковь, ибо в наших краях еще живы старинные обычаи. Начнется Великий пост. Мать дважды прочтет молитву, один раз за себя, другой – за того, кто уехал в Париж и забыл их. В Париже его кличут дураком, а там о нем говорят: «Что поделать, мой сын предпочитает Париж. Почему, он и сам не знает, он ничего не знает. Он прислуживает этой девице. Дурачок, он исполняет все, что ему велят, все!..» Но зачем она заговорила о гербе? Я отдам ей все, что она захочет. Все, что у меня есть и чего у меня нет, я не слуга ей, я – ее пес… Но отдать ей имя моей матери было бы грешно. Слышите, я не хочу, чтобы она его носила. Никогда! Никогда!

Жулу уронил голову на руки. Маргарита сделала жест, отлично понятый всеми. Господин Бофис немедленно поднялся, говоря:

– Не прогуляться ли нам по террасе. Здесь стало душновато.

Он взял под руку Комейроля, который сказал ему:

– Бретонцы упрямы. Боюсь, ей его не одолеть.

– Ей-то! – усмехнулся месье Бофис. – Да она слопает его живьем без перца, соли и горчицы. И тебя в придачу!

Проходя мимо Маргариты, он тихо прибавил:

– Этот парень – то, что нам нужно. Он великолепен! Добудьте нам его, дорогуша!

Маргарита не обернулась.

– Какого дьявола они хотят от этого дурака? – спросил миляга Жафрэ у Летаннера. – Он ведь в Бога верит!

– Я думаю, – ответил Летаннер, – они хотят выдать его за пэра Франции.

Подошли остальные клерки. Делопроизводитель и двое самых молодых служащих выглядели задумчивыми и важными, как и подобает заговорщикам.

– Дружище, – сказал Муанье, обращаясь к Жафрэ, – вот как надо задавать жару цивилизованному обществу!

Маргарита и Жулу остались одни. Маргарита резко положила руку на голову Жулу, тот вздрогнул и отстранился.

– Оставь меня, – пробормотал он. – Все кончено. Я хочу вернуться домой.

– Кретьен, кое-кому известно о том, что ты сделал, – тихо сказала Маргарита.

– Лжешь! – воскликнул Жулу. – Ты не могла проговориться. Ты слишком боишься смерти! – И добавил, распрямляя плечи: – А вот я не боюсь!

Маргарита накручивала на пальцы волосы Жулу. Подобие улыбки появилось на его лице.

– Я люблю, когда ты делаешь мне больно, – мечтательно произнес он.

– Замолчи, – откликнулась Маргарита, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно жалобнее. – Ты оскорбил меня перед всеми, ты меня презираешь!

– Это правда, – подтвердил Жулу, – я тебя презираю.

Он смотрел вниз, поэтому он не видел, как вспыхнул взгляд Маргариты.

Начинался день. Сквозь стекла, тронутые инеем, проникал сероватый свет. Через полуоткрытое окно доносились звуки раннего утра. В первый день поста Париж и не думал просыпаться в такую рань, он только собирался отправиться ко сну. На улице все еще слышались хриплые голоса, уставшие от переполнявшего их веселья.

Маргарита взяла стул и уселась рядом с Жулу. Они почти не разговаривали. Внезапно Жулу застонал и разразился слезами. Стоявшие на террасе, посмеиваясь, наблюдали за ним через окно. Маргарита, напротив, улыбалась и выглядела весьма решительно.