Карнавальная ночь

Однако в Париже время бежит быстро и мода меняется каждый день. Вот и вокруг «Нельской башни» шум стал постепенно стихать, и ей грозило скорое забвение, как и прочим парижским причудам. Штаны буриданов были заляпаны грязью, пышные корсажи Маргарит бургундских утратили прежний шик, словно трех недель поста оказалось достаточно, чтобы костюмы изрядно поистрепались.

На Пасху они превратятся в лохмотья, а на Троицу очутятся в сточной канаве. Такова наша изменчивая жизнь: кружева истлевают, и я слыхал немало историй о людях, с мешком за плечами бредущих по мостовой, где когда-то весело крутились колеса их экипажей.

Ролан шел, согнувшись в три погибели, закутав голову шалью. Одинокая женщина в праздничный вечер рискует стать жертвой грубых приставаний, но у тех, кто сталкивался с этим тощим убогим существом, пропадала охота смеяться. Из-под шали, надвинутой на лоб и напоминавшей монашеский капюшон, раздавались глухие стоны. Согбенная фигура и шаткая походка наводили на неприятные мысли о безумии, либо тяжелом опьянении, либо крайнем истощении. Парижане нередко путают эти три вещи, что, несомненно, является блестящим оправданием претензий Парижа на звание самого утонченного города в мире.

Ролан шел, ничего не замечая вокруг. Пятна света и неясный праздничный гул утомляли глаза и раздражали слух. Время от времени в опустошенном мозгу всплывали отрывочные бессвязные мысли.

«Она говорила о бумажнике и двадцати тысячах… В комнате покойницы веселятся… Она умерла… Матушка умерла!..»

Страх и смятение охватили Ролана.

– Матушка! – произнес он. – Бедная матушка! Как же я виноват перед нею! У нее никого не было, кроме меня. Когда я исчез, она умерла… Умерла!

Рыдания сотрясли его грудь.

– Умерла, умерла, умерла! – повторил он трижды. – Она лежит за склепом этих богачей, де Кларов… Она знала их… На том листке, что она мне дала, было написано: Раймон Клар Фиц-Руа, герцог де Клар!..

Свою тайну бедная женщина унесла с собой в могилу, и Ролан не испытывал ни малейшего желания разгадать ее.

Воля, надежда, страх оставили Ролана, им на смену пришло глубокое душевное оцепенение. Лишь мысль о матери не давала ему покоя, он плакал о ней, словно заблудившийся ребенок. Единственным его желанием было найти ее могилу и опуститься на землю рядом с ней. О том, что с ним будет дальше, он не задумывался.

Итак, он направлялся к кладбищу Монпарнас, но он даже не побеспокоился узнать, правильно ли идет, и лишь по чистой случайности выбрал верный путь. Он шел к своей цели, как возвращаются домой после долгого томительного путешествия.

«Я недостаточно ее поблагодарил, – подумал Ролан, вспомнив о соседке. – Она пять ночей ухаживала за матушкой, на ее руках матушка умерла».

На углу улицы Ансьен-Комеди он вдруг остановился и резко выпрямился, прижав руки к ноющей ране. Он стоял, оглядываясь, словно человек, желающий узнать, где он находится.

Но не дорогу искал Ролан. В бреду, в лихорадке он тщился отыскать виновника своих бед.

– Мою мать убила Маргарита! – вслух сказал он. Ролан бросился вперед, словно намереваясь схватить убийцу. Ноги не слушались его.

– Нет, нет, – бормотал он, – мне нельзя медлить. Я слишком долго оставался там. Я должен найти Маргариту!

Он брел, держась за стены, силы были на исходе. Так он прошел всю улицу Ансьен-Комеди. Ролан едва держался на ногах, голова его горела, перед глазами плыло, но он упорно искал Маргариту, чтобы ее убить.

Повернув за угол, он увидел фасад Одеона, освещенный сверху донизу. Одеон в те времена был модным театром, там давали великолепные балы.

Ролан хотел повернуть в другую сторону, но огни притягивали его. Он направился к театру, сам не понимая зачем. Он шел, завороженный ярким светом, словно безумец или ребенок.

На площади царило оживление. Прилегающие улицы были заполнены ожидающими экипажами. Из битком набитых кафе на площадь выплескивалось громкое пение и смех. На крыльце театра толпились люди в масках и домино, и поверх всего этого шума и говора захмелевшей толпы плыли звуки оркестра, приглушенные толстыми стенами театра.

Сердце Ролана мучительно сжалось. Он не понимал, как очутился в веселящейся толпе, так головокружение подталкивает нас к краю пропасти. Лихорадка сделала свое дело: руки и ноги заледенели, зато голова пылала. Ролан забыл обо всем, даже о безумном намерении отомстить Маргарите, убившей его мать.

НОЧНЫЕ СКИТАНИЯ

У домов, как и у людей, своя судьба, и даже, можно сказать, свои причуды и слабости. Подобное заявление может показаться странным, но тем не менее так оно и есть на самом деле. Театр Одеон родился скупым бедняком. Несмотря на вполне заслуженный успех, время от времени выпадавший на его долю и позволявший хотя бы ненадолго позабыть о нужде, театр упорно сохранял убогий вид, напоминая жилища артистов, где едят прямо из кастрюль. Порою он поражал великолепием, блистательным великолепием, но ему всегда чего-нибудь недоставало – то рубашки, то носков. Под богатым камзолом не оказывалось нижнего белья, его просто-напросто не успевали купить.