Карнавальная ночь

Ролан, конечно, понимал, что и скипетр тот отнюдь не из золота, и венец не без шипов; тем не менее он не заставил себя упрашивать и согласился, приняв имя «Господин Сердце» ради этой общины беспомощных детей, неспособных поставить дело. Он получил право оплачивать аренду и счета за те моря паршивых красок, что мастерская изводила изо дня в день.

Его уважали, худо-бедно слушались, а вдобавок и любили – не столько за то, что он стал спасителем республики, сколько оттого, что республика сама считала себя его матерью. Ничто так не привязывает, как роль благодетеля; в конце концов, за то, что Ролан смог возместить свои долги, он был, рассуждая здраво, в не меньшем долгу перед мастерской Каменного Сердца.

И уж, разумеется, вовсе не из склонности видеть за всяким благим делом корыстные побуждения, а лишь стремясь проникнуть в глубь вещей и обрисовать ситуацию с полной правдивостью, скажем, что Ролан имел свои причины дорожить этим положением в обществе, странным для лица высокого происхождения, нелепым и неловким для его настоящего и закрывающим перед ним будущее.

С годами Ролан свыкся с одиночеством. Он жил здесь как бы в оазисе, окруженном пустыней, а его ближайшими соседями были дикари. Такая жизнь ему нравилась. С годами в нем нисколько не ослаб ужас перед мыслью, что нечто из его прошлого может выплыть на свет. Это сгубило его мать, по крайней мере он так считал, и он упрятал себя под землю, чтобы не разбудить эха той ночной драмы, избравшей местом своего действия бульвар Монпарнас.

Сколько добропорядочных людей сочли бы это пустым детским страхом! Но Ролану дело виделось иначе, чем добропорядочному обывателю. Он не мог без болезненного содрогания вспоминать ту карнавальную ночь, что разрубила его жизнь на два куска, отныне никак не способных снова срастись.

Словом, его прошлое умерло вместе с матерью. Ему не пришлось рвать никаких связей, и не было ни родителя, ни друга, у которого исчезновение Ролана могло вызвать хоть тень сожаления.

Когда-то он любил одну женщину, и воспоминание о ней заставляло его краснеть от стыда.

Что нужно человеку, долгие годы прозябающему в состоянии такого нравственного отупения, когда все надежды и стремления утрачены? Ему нужно место, где можно скрыться от мира. Случай подарил Ролану такое убежище, и он оберегал его. Мастерская Каменного Сердца позволяла ему легко дать ответ на те вопросы, которые общество вправе задать любому человеку, сколь бы мирно и уединенно тот ни жил. По правде сказать, общество, когда речь идет о некоторых сферах, не должно слишком далеко заходить в своих расследованиях, ну разве что имея на то самые животрепещущие и веские причины; иначе пришлось бы снести половину Парижа. Ролан же существовал как раз на грани этой сумрачной области, и пусть он отродясь не имел с богемой ничего общего, близость к богеме приносила ему пользу. Он был «Господин Сердце», под его правлением беспокойная команда вела себя мирно, и те, кого долг обязывает заглядывать во все углы парижских трущоб, ни к чему не могли придраться.

Прошло немногим более семи лет с того дня, как он попал в дом Каменного Сердца, и тут произошло событие, разом преобразившее весь строй мыслей Ролана. О сем происшествии мы поведаем позднее. По-прежнему не вмешиваясь в ход внешней жизни, Ролан переменил, однако, уклад своего одинокого существования. У него появились замашки изящной жизни, которые мы описали; днем он охотно покидал свое обиталище, ночи проводил в мечтаниях.

Впервые, может быть, он задумался о себе самом и перечел давно закрытую книгу своей памяти. Жизнь его матери сразу же предстала ему в новом свете. Тут была какая-то загадка. Почему он так и не потрудился разгадать ее? И почему именно теперь желание сделать это зародилось в его душе?

Это любопытство, невероятно запоздалое, разбудил в мозгу Ролана некий драгоценный и лучезарный образ, отгонявший ночной сон: юная красавица, которой он издалека любовался в лесу.

Он был влюблен второй раз в жизни, и влюблен совсем не так, как в первый раз, но со всей горячностью, какую долгое молчание его души направляло на эту единственную страсть.

Нам довелось видеть его потерянным и умирающим у ног роскошной красавицы Маргариты. Нынешняя любовь его пылала на иных глубинах: это было поклонение.

Ролан желал найти ответы, – ведь он любил, а любое желание, как бы ни было оно нелепо и несбыточно, стоит ему зародиться, питается надеждой. Он с удивлением младенца открывал для себя вещи, которые всякому ясны как день, но которых он отродясь не замечал, ибо беззаботность пеленой застилала его взор.