Каро-Кари

С Хамиллой Шантарский познакомился около полугода назад. Тогда пришло указание из центра усилить работу в чеченских эмигрантских кругах – для улучшения их отношения к России и выявления противников режима Горгуева. Подразумевалось, что они могли замышлять что-то нехорошее, устраивать провокации или теракты. Не хватало еще, чтобы во время визитов российских официальных лиц местные чеченцы выходили на демонстрации с требованиями о соблюдении на их родине прав человека, или, не приведи господь, взрывали бомбы.

Шантарскому поручили посетить одно из собраний чеченской диаспоры, проходившее в захудалой гостинице на окраине города. Над сценой висел синий транспарант с белыми буквами: «В поддержку народа Чечни». За столом президиума – представители диаспоры, лидеры и функционеры пакистанских религиозных партий, использовавшие любой случай, чтобы заявить о солидарности с братьями по вере. Среди публики – бородачи разного возраста, в том числе те, кто большую часть своего времени проводил в горах Кашмира или Афганистана. Но попадались джентльмены и леди в европейских костюмах. Это иностранцы – дипломаты и журналисты.

Чеченцы выступали по-разному. Кто – умеренно, апеллируя к международному общественному мнению с тем, чтобы оно повлияло на российские власти, и те приструнили Горгуева, кто – воинственно, настаивая на помощи боевикам в Чечне. Наконец на трибуну поднялся низкорослый пакистанец: толстогубый, с окладистой бородой и копной нечесаных волос. Это был Зафар Вазед из небольшой клерикальной партии, восполнявший малочисленность своих сторонников громогласным пустословием. Говорил с чувством:

– Друзья! Мы счастливы приветствовать на гостеприимной земле Пакистана не только сыновей мужественного народа Чечни, но и его отважных дочерей. Не так часто нам выпадает возможность позаботиться о тех женщинах, которые отдают свои силы и жизни благородному делу джихада. Это честь для меня – видеть среди нас молодую и красивую… – по физиономии Вазеда пробежала тень вожделения, – отважную воительницу, которая, я не сомневаюсь в этом, может дать русским достойный отпор не хуже мужчин.

Торжествующе воздев к потолку руку с открытой ладонью (прямо-таки Ленин на броневике), оратор провозгласил:

– Хамилла Уруказаева!

Головы пакистанцев, чеченцев и иностранцев повернулись к женщине, поднявшейся с места и направившейся к трибуне. В платке, как и положено мусульманке, но никакой платок не мог скрыть ее красоты. Персидские мастера вдохновлялись такими лицами, создавая свои бессмертные миниатюры. Черные волосы, выбивавшиеся из-под платка, идеальные дуги бровей, словно прорисованные художником, кожа как мед с молоком, четко очерченные губы.

Свое выступление она начала с обычного, продекламировав нараспев: «би-сми-лляхи-р-рахмаани-р-рахим» – «во имя Аллаха милостивого и милосердного». Мужчины пожирали ее глазами. У Шантарского перехватило дыхание. Ему страстно захотелось приблизиться к этой чеченке и бесконечно долго созерцать ее красоту. В прошлые века могли бы сказать, что такая женщина оказывает магнетическое воздействие. Леонид, всегда высмеивавший такую экстрасенсорику, теперь готов был поверить в существование этого необъяснимого животного магнетизма. Он с трудом заставил себя усидеть на месте. Его потрясение усилилось, когда Хамилла начала говорить. Ее речь была великолепна. Поблагодарив за предоставленное ей слово, она сказала:

– Здесь собрались разные люди. Но большинство из вас объединяет одно – неравнодушие. Вы неравнодушны к волнениям и заботам, к муке и боли, к надеждам и чаяниям других людей. Где бы они ни страдали, где бы ни сражались и гибли, вы думаете о них. Помогаете им…