Каролинец

— Сэр, можете ли вы меня простить? — сокрушенно воскликнул Лэтимер.

Ратледж рассмеялся и протянул ему руку.

— По всей видимости, мы никогда не поймем друг друга до конца, — сказал он. Тем примечательнее тот факт, что вчера в палатке Бикмена вы, Лэтимер, были единственным, кто не обозвал меня негодяем.

— Я никогда не сомневался в том, что к вам это слово неприменимо, — ответил тот, пожимая протянутую руку, и кинулся вниз по лестнице на поиски Миртль.

— Возможно, мы еще станем друзьями, — догнал его голос Ратледжа, но Лэтимер уже не ответил.

Он сбежал в холл и вошел в столовую. Миртль сидела у окна под опекой Тома Айзарда, который прохаживался мимо нее взад-вперед. Она вздрогнула и обернулась на звук открывшейся двери. Под ее глазами не успели высохнуть слезы. Она встала ни жива, ни мертва от страха, и в тот же миг, увидев Гарри, почувствовала мгновенно охватившее ее, ни с чем не сравнимое блаженство.

— Свободен! Они оправдали его! — завопил Том, указывая на шпагу Гарри.

Миртль сделала два несмелых шага, ноги ее подкосились и, почти теряя сознание, она упала в объятия Гарри.

— Гарри, родной… Наконец-то ты все знаешь… — всхлипывала она, уткнувшись лицом в его грудь.

Итак, они окончательно обрели друг друга. Том Айзард, не скупясь на подробности, осветил этот трогательный эпизод в письмах к своей сестре, леди Уильям Кемпбелл, на Ямайку, а мы вслед за благоразумным хроникером покидаем наших героев и ставим на этом точку.