Каролинец

Чарлстон охватила лихорадочная суета; за развитием событий можно проследить по письмам и важнейшим документам, опубликованным Уильямом Молтри в изданных им мемуарах. Здесь тоже царило воодушевление, которое было бы гораздо умереннее, знай в то время каролинцы, что разразившаяся война будет тянуться с переменным успехом в течение долгих семи лет.

Начались стычки с отрядами сельских лоялистов, теперь уже поощряемые лордом Уильямом. Однако стычки эти достигли того единственного результата, что в сентябре губернатор под угрозой неминуемого ареста забрал печать провинции и в сопровождении Иннеса и капитана Мендвилла тайно покинул город на шлюпе «Тамар».

Так бесславно завершилась эра королевского правления в Южной Каролине.

Новости быстро настигли Гарри Лэтимера в Санти Бродс, и он не видел смысла или необходимости забираться еще дальше. Пока лорд Уильям формально оставался правителем Чарлстона, возвращение Лэтимера стало бы нарушением обязательства и данного им, хотя и косвенным образом, честного слова. Однако после бегства его светлости Лэтимер счел соглашение расторгнутым и вернулся, чтобы предложить свою шпагу полковнику Молтри, а тот выхлопотал ему патент лейтенанта Второго Провинциального полка. Вскоре Лэтимера повысили в чине до капитана и временно прикомандировали к Молтри в качестве адъютанта – до первых летних дней следующего года, когда на острове Салливэна началось спешное строительство нового форта для защиты гавани с моря.

Жену Лэтимер привез с собой, и они обосновались в особняке у бухты. Оттуда он трижды за несколько месяцев писал тестю, который засел в Фэргроуве, чтобы в одиночестве дуться на дурное поведение страны, где сэру Эндрю выпало несчастье родиться. Два письма остались без ответа, третье вернулось нераспечатанным, и стало ясно, что надежды на примирение с баронетом пока нет.

Если бы не это обстоятельство, ничто не омрачало бы счастья молодой четы в осенью и зимой 1775 года. Но Миртль не давал покоя разрыв с отцом. Ее любовь к Гарри омрачали угрызения совести и сомнения в собственной правоте, вледствие чего она стала постепенно возвращаться к монархическим убеждениям, глубоко внушенным ей с детства, забытым на время под влиянием угрожавшей Гарри опасности. Теперь опасность миновала, и новая вера, которую Миртль если и не принимала, то хотя бы терпела, претила ей все сильнее.

Бывали минуты, когда Миртль ощущала себя жертвой, принесенной во искупление грехов, совершенных Гарри на его неправедной стезе. Миртль и сейчас, не задумываясь, отдала бы за него жизнь, но ее угнетала мысль, что она жертвует еще и своей бессмертной душой. Ведь нарушение пятой заповеди – тяжкий грех. До самого последнего времени в сердце Миртль теплилась надежда на примирение с отцом, молчаливо поддерживаемая Гарри и леди Кемпбелл, которая ей часто писала. Надежда эта поначалу вытеснила глубоко запавшие в ее душу проклятия и угрозы, которыми отец щедро осыпал их напоследок. Однако сейчас, в бурлящем Чарлстоне, занятом приготовлениями к войне, тщетность этой надежды стала очевидной, и слова отца почти ежедневно звучали в ушах дочери, вызывая у нее чувство, близкое к раскаянию.

Отношения между супругами заметно ухудшились, и бывали дни, когда Миртль терзала Гарри сотнями упреков, давая выход переполнявшему ее раздражению. Обнаружив, как отвратительны ей военные обязанности мужа, Миртль не сочла нужным скрывать своего отношения и открыто желала поражения колонистам.

Между супругами начались затяжные, выматывающие душу ссоры с взаимными обидами на недостаток сочувствия и желания пойти навстречу, с несправедливыми обвинениями и припоминанием предыдущих скандалов. Медленно, но неотвратимо, росла стена непонимания.

– Зачем ты вообще вышла за меня замуж? – вскричал как-то раз доведенный до отчаяния Лэтимер.

– О, лучше бы я этого не делала, – в раздражении ответила Миртль. – Я бы десять лет жизни отдала, лишь бы все осталось по-старому.

– Говори уж просто, что отдала бы всю мою жизнь – она ведь была ставкой. Как бы я хотел, чтобы ты тогда получше разобралась в себе.

– Разобралась в себе?

– Да, в себе. Зачем тебе понадобилось потчевать меня выдумками о любви? Они не имеют ничего общего с настоящими чувствами – это с каждым днем все очевиднее. Стоило спасать мою жизнь только затем, чтобы поить меня этой ежедневной отравой? И за что мне выпало наказание любить тебя?

– Любить! Да разве так говорят, когда любят!

– Если бы я не любил тебя, то не тратил бы слов понапрасну. Я позволил бы тебе делать все, что заблагорассудится, и не стал бы прилагать таких отчаянных усилий для спасения нашего счастья, которое ты вот-вот превратишь в обломки. – Лэтимер в запальчивости бегал из угла в угол. – Нечестно обвинять меня в том, что все сложилось не так, как тебе хотелось. Я ни о чем не просил – ты сама выбрала. У тебя были возможности жить согласно своим убеждениям. Но ты зачем-то слукавила, а теперь во всем обвиняешь меня!

– Что ты подразумеваешь под «моими убеждениями»?