Карпатские орлы

В новой обстановке с конца октября и в ноябре части нашего 3-го корпуса, наступавшие на Снину, действовали на второстепенном направлении: в конце октября главное направление удара 4-го Украинского фронта переместилось из полосы 1-й гвардейской армии влево, на Ужгород и Михальовце. Это не могло не сказаться на обеспечении частей 128-й гвардейской горнострелковой дивизии людскими резервами и боевыми средствами. Вплоть до конца ноября полк не доукомплектовывался людьми, получал ограниченные лимиты артиллерийских снарядов. В результате потерь и переутомления бойцов и командиров боевая активность подразделений снизилась. Фактически в боевых действиях наступила пауза. Как потом нам рассказали, это было характерно для всей 1-й гвардейской армии, которая сначала замедлила, а потом приостановила наступательные действия, возобновив их лишь в третьей декаде ноября.

Недостаточное снабжение полка снарядами и минами вызвало определенные трудности в ходе ведения боевых действий. Политработникам пришлось объяснять причины. Помню, перед рассветом мы с М. Г. Шульгой шли на НП. С утра полк должен был наступать на Пчелину. На окраине Старины обогнали бойцов, переносивших из села на огневые позиции мины. Вел бойцов командир минометного взвода лейтенант Лелетко.

— Здравствуйте!

— Здравия желаем!

— Мины?

— Мины!

— Немецкие?

Шульга пошел дальше, а я приостановился.

— А вы разве не знаете, товарищ гвардии майор, что нам своих-то не дают?

— Дают, но меньше, чем надо, — уточнил я.

— Вот именно. Вчера в полдня все свои израсходовали… Хорошо, что пауза в бою была, пошли искать, нашли вот немецкие, натаскали — стреляли ими. А сегодня решили заготовить заранее, все равно своих не хватает.

— Где берете-то?

— В селе, недалеко от дороги, немцы целый штабель бросили.

Помолчав, Лелетко сердито сказал:

— Думаю, что надо бы надавать по шее кому-то из хозяйственников и артснабженцев, появились бы и мины…

— Не так это просто. Расход боеприпасов огромный. Да и подвоз затруднен — дорог в Карпатах мало. А лимиты отдают прежде всего туда, где главное направление: вон Второй Украинский фронт наступает по-настоящему, им нужнее.

— Ведь бойцу все равно — на главном направлении он ведет бой или на таком же, как мы, второстепенном. Он стреляет, в него стреляют…

Поговорили еще немного. Чувствую, что вот так, на ходу, не убедишь солдат. Да не только в этом, а и в других подразделениях, наверное, ведут солдаты такие разговоры.

В минроту был направлен агитатор полка Одяков. Вопрос этот обсудили и в других подразделениях. У нас было правило: не проходить мимо любых настроений, реагировать на них. Думаю, что в политработе это важно.

Не помню, чтобы мы испытывали недостаток в патронах. А вот лимит на расход артиллерийских снарядов и мин нам устанавливался, и не так уж редко.

Капитан Одяков, вернувшись из 2-й минометной роты, доложил мне, что ранен командир этой роты Дагаев. Я хорошо знал этого отличного командира, коммуниста. Некоторое время он замещал командира 2-го батальона. Пригласив Поштарука, близкого друга Дагаева, я пошел в медпункт. Здесь нас встретил парторг минометной роты Лелетко. Он протянул клочок газеты с подчеркнутым текстом. Я смог его разобрать: «От человека остаются только одни дела его. Максим Горький».

— Это вам передал Дагаев?

— Он. Порылся в блокноте, нашел этот клочок и передал. Сказал: собери роту, прочти. Я, говорит, сам хотел это сделать, но не успел. Это, говорит, хороший ответ на тот разговор…

Лелетко сообщил, что с неделю назад в роте произошел такой разговор: один из бойцов сказал парторгу, что всем одна цена — хорошо ты воюешь или плохо, прихлопнет тебя пулей или снарядом, зароют, и все на этом кончается. Дагаев возразил бойцу, сказав: человек от животного отличается тем, что ему не безразлично, что о нем подумают и скажут другие люди. Мнение товарищей важно каждому. Обстановка не позволила продолжить беседу…

Дагаева подготовили к отправке в медсанбат.

— Отвоевался, — сказал он мне. — Рановато, мог бы еще…

— Еще повоюешь. Врачи умеют штопать нашего брата.

— Не сомневайтесь, не подведем. Уважают вас ребята… — Лелетко тепло смотрел на Дагаева.

— Спасибо им, моим орлам, никогда командира роты не подводили, — смахивая набежавшую слезу, сказал Дагаев.

— Спасибо и вам, Михаил Матвеевич, за службу, за добрые дела.

Дагаев заволновался, хрипло ответил:

— Рад, что командование так оценивает… Это мне приятно. Я перестал бы уважать себя, если бы делал что-то не так… А знаете, — повеселев, продолжил Дагаев, — у меня спор был в роте, Лелетко вам расскажет. Я сказал тогда, что человек должен дорожить мнением товарищей. Я и сейчас так считаю. Только этого мало: человек, если он не дерьмо, должен прежде всего сам иметь о себе доброе мнение, иначе он перестанет себя уважать, а это страшно.

— Ну вам нечего стыдиться.