Карпатские орлы

Да, пушка не выдержала, вышла из строя. «Отмаялась», как сказал Коба. А вот люди — Балов, Коба, Матозимов и другие — выдержали и продолжали бой. Израненные, измученные, они стояли в окопе и стреляли по вражеским солдатам.

И все же трудно сказать, чем бы кончился бой, если бы не минометчики. Враг мог прорваться и выйти в тыл наших позиций. Минометчики капитана В. Я. Груздева, умело взаимодействуя с артиллеристами и ротой Балова, нанесли на фланге ощутимый урон наседавшему врагу. Рота Груздева участвовала в отражении шести вражеских атак. И командиру взвода Брызгалову, и сержанту Приходько, и самому Груздеву несколько раз приходилось браться за автомат и гранаты. Будучи раненным в спину, капитан Груздев тем не менее до вечера не ушел на пункт медпомощи, его эвакуировали только ночью. Отличился также наводчик Сахаров. Израсходовав свои мины, он стал стрелять немецкими 81-мм минами из своего 82-мм миномета. Несмотря на то что ему пришлось пользоваться таблицами стрельб, не приспособленными к этому калибру, он успешно накрывал цели.

Бой длился 40 минут. Но вот он начал стихать, а скоро по всей линии нашего участка наступила тишина, лишь изредка нарушаемая разрывами одиноких снарядов.

Мухтара Балова я увидел через полчаса. Он сидел под деревом, недалеко от ротной землянки, сгорбленный, с повисшими безвольно руками, подавленный усталостью и контузией. Со мной был комсорг полка Миша Хорошавин, его я послал на КП к Пощтаруку готовить политдонесение за истекший день, а сам остался с Баловым.

— Устал? — спросил я Мухтара Батовича.

Мухтар заговорил. Он стал рассказывать о бое. Временами умолкал, что-то обдумывал, а потом продолжал:

— Вот видите, товарищ гвардии майор, как это все здорово… И Осипенко, и Умурзаков, и Коба, и Гудков — ведь все они герои! Я сказал Кобе: «Спасибо, ты — герой!», а он мне: «И другие были там же, где и я». «И другие герои», — говорю я ему. А Коба мне: «Полноте, товарищ старший лейтенант, так-то мы бываем, почитай, каждый день герои. Это наша работа».

Балов немного помолчал, потом продолжал так же горячо:

— Я спросил этого удивительного человека, Кобу, боялся ли он там, на высоте, когда самоходки его накрыли.

A он мне: «Кто его знает, я как-то даже не успел подумать, боязно ли, не было времени об этом думать, надо было стрелять. Только вот злость была, не смутная, а осознанная — именно злость на фашистов. Очень хотелось больше убить, как можно больше убить вражеских солдат. Когда увидел мертвого Умурзакова, вот тогда подумал: «А ведь это я мог там лежать…» Просто случилось так, что убило его, но ведь каждый из нас мог быть на его месте… Вот тут-то немного страшно стало. И немного совестно перед убитым. Но мы, живые, ни в чем не виноваты перед погибшими, я так полагаю. Одному повезло, другому — нет, так уж в жизни бывает. А вот мстить врагу за товарища я буду».

Балов вдруг замолчал, закрыл глаза.

— Болит голова, — будто оправдываясь, сказал он.

Появился замполит 2-го батальона Опарин. Я его подозвал, спросил, много ли потерь.

— Убит Крысов, — сообщил Опарин. — Шел на КИП батальона, а тут немцы прорвались… Началась перестрелка, и Крысова убили…

Балов дружил с заместителем командира батальона Крысовым и сейчас, услышав эту весть, опустил голову.

Много лет спустя, уже после войны, я встретился с вдовой Балова — Жанной Умаровной. Она рассказала, что Мухтар был человеком чувствительным, случалось, не мог скрыть слез, прочитав хорошую книгу или посмотрев спектакль. И все же, думается мне, Мухтар плакал тогда, на Безымянной высоте, не из-за своей природной чувствительности. Бои были очень тяжелыми, потери очень значительными, напряжение физических и духовных сил предельным. К тому же Балов уже потерял на фронте четырех своих братьев из шести (пятый, Каней, к счастью, благополучно воевал; шестой, Кашиф, хоть и раненым, хоть и инвалидом, но вернулся в свое родное село Кенжа под Нальчиком).

Через десять дней Балова пришлось ненадолго отправить в госпиталь — дала о себе знать контузия. Роту временно принял командир взвода лейтенант Виктор Аленович.

Последние двое суток были особенно напряженными: бои не затихали, а силы полка убывали. На нашей высоте в батальоне Фоменкова и в полковых спецподразделениях насчитывалось до 350 человек. Стрелковые подразделения усиливали 4 батальонных миномета, 3 станковых пулемета, 2 полковые пушки на прямой наводке. Часть наших сил и средств вместе с батальоном Новикова действовала на подступах к Клеченову.

В одной из контратак, создавшей для нас критическое положение, удар по нашему левому флангу нанес пехотный батальон численностью до 500 человек. Солдаты были пьяны, лезли на наши огневые точки, не считаясь с потерями.