Карповы эпопеи

Так закончилась шлакобетонная история. Но это не последняя из строительных историй, у Карпова их было много. Можно было бы рассказать еще, как Карпов выкопал у себя в саду колодец и внутренность его облицевал цементными кольцами, которые частью сделал сам, а частью привез из оставшихся на работе. Делали под железнодорожной насыпью водоспуск — трубу из бетонноасбестовых колец. Когда сделали, кольца остались. Какие-то щербатинками, какие с трещинами. Брак, одним словом. Карпов их прибрал и определил в дело.

Можно было бы подробно рассказать о колодце, до это только удлинило бы нашу повесть. Да к тому же колодезная история у Карпова закончилась неудачей. У нас в поселке с водой плохо, во всех колодцах она жесткая, невкусная, для варева и стирки не годится. Носят воду бабы издалека — от школы, что стоит на выгоне. Там колодец глубокий, — бросишь, бывало, камешек, и пройдет много времени, пока услышишь всплеск. Вот и задумал Карпов выкопать у себя такой же. Копал, копал, воду достал, но она оказалась, как и везде, — плохой.

Так что эту историю можно и опустить. Тем более что нас ждет еще другая сторона Карповой жизни.

Дело в том, что Карпов всегда держал в своем хозяйстве какую-нибудь живность: кур, корову, поросенка. Коз держал. С козами он связался, когда с коровой пришлось невмоготу: корм добывать стало трудно. Карпов ликвидировал корову и завел козу. Эта скотина неприхотливая, корму ей надо мало, а молока хоть немного, но дает, есть чем забелить борщ, чем помаслить кашу.

Кстати, в козьем деле Карпов был новатором. Потом уж и другие переняли его опыт. И переняли так, что коз на нашей улице в короткое время развелось немыслимое количество и некогда зеленая окраинная улица наша быстро превратилась в пустыню. Вся растительность в палисадниках — желтая акация, жасмин, сирень и прочее,— все было съедено начисто. Листья на деревьях остались — рукой не достать: ниже козы все ощипали, обглодали. Зато имена им давали ласковые, девичьи. Вечером, бывало, только и слышишь: Майя, Майя!.., Клара, Клара!.., Феня, Феня!.. Даже Анжелика одна была — длинноногая, стройная, гордая и кокетливая. Масти она была неопределенной, вдоль белой мордашки проходила темная полоса, расходящаяся к рогам. Ресницы длинные, черные. Красавица, одним словом. Помнится, хозяин из-за красоты и держал ее, потому что другого проку от нее никакого, молока — как от козла.

Но козы у нас царствовали недолго, их почему-то быстро вывели. Может быть, виной тому были их прожорливость и всеядность — не знаю. А только козья эпоха вспыхнула яркой кометой на нашем небосклоне, пролетела и погасла. Лишь хвост от нее, как и положено от кометы, долго еще таял — и это были козы Карпова. Он дольше всех держался за них. Но все же в конце концов и он не выдержал напора жизни, свел на нет.

Теперь об этих животных напоминает лишь оставшееся с тех времен прозвище нашей улицы — Козлиная.

В чем Карпов был стоек и непреклонен и в чем он не отступил ни на один шаг за всю свою жизнь — так это в свиноводстве. Свиней Карпов держал всегда, при любых обстоятельствах. Без поросенка ему, что без жены: и холодно, и голодно.

Эпопея свиная. Подпольный поросенок № 1

До войны дело было...

Рвется с цепи Буян, захлебывается собственной злостью — не может достать врага. А враг, видать, лютый, ненавистный, порвись сейчас цепь — остались бы от него одни клочья: Буян расшматовал бы его, вот как эту палку — хряп, хряп, только щепки летят во все стороны. Нёбо занозилось, боль нестерпимая, отплевывается в хрипе Буян и еще больше свирепеет.

Вышла на шум Ульяна, увидела — маячит за забором чья-то голова, мужская, незнакомая. Говорит что-то, из-за собаки не разобрать что. Прикрикнула на Буяна — замолчал.

— Загородились, как в крепости, — ворчал гость. — Хозяин дома?

— Дома,— сказала Ульяна, силясь узнать, кто бы это мог быть и зачем.

— Войти можно?

— Можно. Отчего ж нельзя, — отодвинула засов, откинула крючок, впустила во двор незнакомца. Увидела: с портфелем — начальство, значит, какое-то. И тут же испугалась: зачем? Повела в дом.

Карпов прихворнул немного, лежал. А тут поднялся, стоял, терпеливо ждал, пока пришедший отстегивал блестящий замок потертого портфеля и вытаскивал толстую прошнурованную книгу.

— Поросят держим?

Карпов не сразу ответил, будто не понял вопроса, лихорадочно соображал, что бы это значило и что на это отвечать. Ничего не придумал, сказал невнятно:

— Как все... А шо?

— Сейчас есть?

— Да... есть...

— Много?

— Хм... Много! Один.

Гость раскрыл книгу, поставил перед собой чернильницу-невыливайку, макнул в нее несколько раз школьную ручку с пером рондо, навострил его на пустую строчку. И только теперь счел нужным представиться:

— Я из поссовета. Уполномоченный по переписи домашних животных. А точнее — свиней. Попрошу: фамилия, имя, отчество.

— Мое? — спросил Карпова. Он еще не мог взять в толк, что это за перепись такая, и потому не спешил с ответами.

— Конечно, ваша. Поросенка, что ли?