Карта и территория (La carte et le territoire)

Кабинетом ему служила просторная прямоугольная комната с голыми стенами, в общем пустая, если не считать трех пластмассовых садовых столиков бутылочного цвета, выстроившихся в ряд вдоль одной из стен. На центральном столе стояли 24-дюймовый iMac и лазерный принтер Samsung; два других были буквально устланы листами бумаги с напечатанными или написанными от руки текстами. Единственной роскошью смотрелось здесь черное кожаное офисное кресло на колесиках, с высокой спинкой.

Джед сделал несколько общих снимков. Увидев, что он подошел к столам, Уэльбек нервно вздрогнул.

– Не волнуйтесь, я не буду заглядывать в ваши рукописи, я знаю, что вы этого терпеть не можете. И все-таки, – Джед задумался на мгновение, – мне надо понять, как выглядят ваши примечания и исправления.

– Лучше не надо.

– Я на содержание вообще не собираюсь смотреть. Меня интересует геометрия текста, я вам клянусь, что на картине никто не разберет ни единого слова.

Уэльбек скрепя сердце вынул несколько листков. Зачеркиваний в тексте оказалось мало, зато он был испещрен многочисленными звездочками, от которых шли стрелки к другим текстам, на полях и на отдельных листках. Внутри этих дополнительных фрагментов, более или менее прямоугольных, очередные звездочки отсылали к новым отрывкам, образуя древовидное разветвление. Почерк был наклонный, почти нечитабельный. Все время, пока Джед фотографировал, Уэльбек не спускал с него глаз и вздохнул с облегчением, когда тот отошел от стола. Выходя из комнаты, он плотно закрыл за собой дверь.

– Про вас я еще писать не начал, – сообщил он по дороге на кухню. – А то, что вы видели, – предисловие к переизданию Жан-Луи Кюртиса* в «Омнибусе». Я должен его срочно сдать. Хотите вина? – Теперь он говорил с преувеличенным оживлением, явно стараясь загладить первоначальную холодность. «Шато Озон» они почти допили. Уэльбек гостеприимно распахнул шкафчик, в котором виднелось штук сорок бутылок.

* Жан-Луи Кюртис (i917_1995) – французский писатель и эссеист.

– Аргентинское или чилийское?

– Чилийское, для разнообразия.

– Кюртиса сегодня совсем забыли. Он написал полтора десятка романов, рассказы, потрясающие пародии… «Франция мне надоела» – лучший, на мой взгляд, сборник литературных пародий: его имитации Сен-Симона и Шатобриана выше всяких похвал; Стендаль с Бальзаком тоже недурны. А что толку, сейчас никто его не читает. Это несправедливо, Кюртис ведь был неплохим писателем, в меру консервативным, в меру академичным, но он пытался добросовестно делать свою работу, ну, во всяком случае, то, что он считал своей работой. «Карантин», например, замечательная книга, мне кажется. Там есть настоящая ностальгия, горечь от исчезновения традиционной Франции, которая постепенно переходит в современный мир, – читая его, так и видишь те годы; он редко опускается до карикатуры, разве что в описании отдельных леваков-священников. И «Молодожены» – поразительная штука. Кюртис берется ровно за тот же сюжет, что и Перек* в «Вещах», и умудряется выдержать сравнение, не выставив себя на посмешище, а это уже недурно. Конечно, виртуозностью Перека он похвастаться не может, а кто мог в его время? Удивительно, что он стоит горой за молодежь вообще и за коммуны хиппи в частности, которые, насколько я знаю, бродили тогда по всей Европе с рюкзаком за спиной, отвергая так называемое «общество потребления»; впрочем, его собственное неприятие общества потребления ничуть не слабее и, кстати, куда основательнее, что и подтвердилось впоследствии. А Жорж Перек, напротив, приемлет общество потребления, совершенно справедливо считая его единственно возможной перспективой, и его рассуждения о счастье в аэропорту Орли представляются мне весьма убедительными. Жан-Луи Кюртиса, я думаю, совершенно зря записали в реакционеры, это просто хороший, немного печальный писатель, убежденный, что человечество не может измениться – ни в ту, ни в другую сторону. Он был влюблен в Италию, прекрасно сознавая жестокость романского взгляда на мир. Не знаю, почему я вам все это рассказываю, плевать вы хотели на Кюртиса, а напрасно, могли бы полюбопытствовать, в вас я тоже чувствую какую-то ностальгию, но в вашем случае это ностальгия по той эпохе, когда Франция была индустриальной страной, не так ли?

* Жорж Перек (1936-1982) – французский писатель и кинорежиссер.

Он вынул из холодильника чоризо, колбасу и деревенский хлеб.

– Вы правы, – ответил Джед не сразу. – Я всегда любил предметы промышленного производства, мне бы никогда не пришло в голову сфотографировать, например… колбасу. – Он протянул руку к столу, но тут же извинился. – Нет, она очень вкусная, я не про то, ем я ее с удовольствием, а вот фотографировать не тянет. В ней перебор неравномерностей органического происхождения, разнокалиберных жировых прожилок, в общем, ломтик ломтику рознь. Это как-то… обескураживает.