Читаем Карта и территория полностью

Слим Элу простоял перед картиной по меньшей мере минут пять, почти не двигаясь, только отходил или приближался на несколько сантиметров. Он избрал, отметил про себя Джед, идеальное расстояние для созерцания картин такого формата; по всему видно, настоящий коллекционер.

Потом мексиканец повернулся и пошел к выходу; он ни с кем не поздоровался и не заговорил.

Когда он проходил мимо, Франсуа Пино бросил на него желчный взгляд; да уж, в схватке с таким соперником шансы бретонского бизнесмена были незавидны. Не удостоив его ответным взглядом, Слим Элу сел на заднее сиденье черного лимузина «мерседес», припаркованного перед галереей.

Теперь к картине Бугатти подошел эмиссар Романа Абрамовича. И правда, любопытная вышла вещь. За несколько недель до того, как приступить к ней, Джед купил на блошином рынке в Монтрейе за смешные деньги – по цене макулатуры, не более того, – подшивки старых номеров французских журналов «Пекин информасьон» и «Китай строится», и в его картине угадывались бескрайние просторы и вольное дыхание в стиле китайского соцреализма. Небольшая группка инженеров и механиков, выстроившись широким клином, сопровождает Фердинанда Пиха, посещающего мастерские, точь-в-точь, – заметит позже один особо въедливый арт-критик, нарывший горы документов, – как группа агрономов и крестьян-середняков, следующих за Мао Цзэдуном на акварели из 122-го номера «Китай строится», озаглавленной «Все на уборку заливного риса в провинции Хунань!». Впрочем, как давно подметили другие искусствоведы, Джед тогда в первый и последний раз попробовал писать акварелью. Инженер Фердинанд Пих, опережая своих спутников на пару шагов, кажется, не идет, а плывет, словно паря в нескольких сантиметрах над светлым эпоксидным полом. На трех алюминиевых монтажных рамах размещены шасси «бугатти-вейронов» на разных стадиях сборки; на заднем плане за стеклянными стенами открывается потрясающий вид на Вогезы. По забавному совпадению, замечает Уэльбек в своем тексте для каталога, городок Молсхайм и вогезские пейзажи вокруг уже фигурировали на фотографиях мишленовских и спутниковых карт, которыми Джед десять лет назад открыл свою первую персональную выставку.

Это замечание, сделанное Уэльбеком походя, – ибо, обладая умом сугубо рациональным, если не ограниченным, он наверняка усмотрел в отмеченном сходстве хоть и курьезную, но случайность, – вдохновит Патрика Кешишьяна на пламенную статью, еще более мистическую, чем обычно; явив нам Господа, творящего мир рука об руку с человеком, пишет он, художник, завершая свой путь к инкарнации, являет нам теперь Господа, сошедшего в люди. Вдалеке от гармонии небесных сфер Всевышний решил «повкалывать в поте лица своего», дабы отдать дань уважения, самим фактом своего чудесного присутствия, святости труда человеческого. Будучи подлинным Богом и подлинным человеком, Он кладет на алтарь трудящихся масс жертвенный дар своей пламенной любви. В позе механика слева, покинувшего рабочее место, чтобы следовать за инженером Фердинандом Пихом, как не узнать, настаивает автор статьи, позу Петра, оставляющего свои сети в ответ на призыв Христа: «Идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков». И даже в отсутствии на картине самой «бугатти-вейрон 16,4» на последнем этапе сборки, он усматривает намек на Небесный Иерусалим.

«Монд» статью не приняла, а Пепита Бургиньон, заведующая отделом, пригрозила даже, что уволится, если газета опубликует этот поток «елейного ханжества»; зато ее собирался напечатать в следующем месяце «Арт-Пресс».

– Да похер нам теперь эта пресса. Наша судьба решается в другом месте, – подвела итоги Мэрилин, когда Джед уже начал волноваться, что Пепита Бургиньон упорно его игнорирует.

Часов в десять, когда ушли последние посетители и официанты уже сворачивали скатерти, Франц в изнеможении рухнул на пластиковый стул, стоявший у входа в галерею.

– Ну, бля, я в ауте. В полном ауте. – Весь вечер, не закрывая рта, он, не щадя себя, неутомимо рассказывал всем желающим о творческом пути Джеда и об истории своей галереи; что касается самого Джеда, то он лишь время от времени одобрительно кивал.

– Принеси пивка, будь добр. Там в холодильнике, в подсобке.

Джед вернулся с ящиком «Стеллы Артуа» Франц тут же залпом осушил бутылку прямо из горлышка, прежде чем заговорить снова.

– Ну вот, теперь остается ждать предложений, – сказал он. – Подобьем бабки через неделю.

9

Когда Джед вышел к паперти церкви Нотр-Дам де ла Гар, внезапно посыпал мелкий ледяной дождик, словно предупреждая его о чем-то, и так же внезапно, буквально через несколько секунд, прекратился. Он поднялся по ступеням к двустворчатым, как всегда открытым настежь дверям; внутри было пусто. Поколебавшись, Джед повернул обратно. Улица Жанны д’Арк спускалась к бульвару Венсена Ориоля, над которым нависала наземная линия метро; вдалеке виднелся купол Пантеона. Небо приобрело глухой стальной оттенок. В сущности, ему нечего было сказать Господу; не сейчас, во всяком случае.

Перейти на страницу:

Все книги серии Гонкуровская премия

Сингэ сабур (Камень терпения)
Сингэ сабур (Камень терпения)

Афганец Атик Рахими живет во Франции и пишет книги, чтобы рассказать правду о своей истерзанной войнами стране. Выпустив несколько романов на родном языке, Рахими решился написать книгу на языке своей новой родины, и эта первая попытка оказалась столь удачной, что роман «Сингэ сабур (Камень терпения)» в 2008 г. был удостоен высшей литературной награды Франции — Гонкуровской премии. В этом коротком романе через монолог афганской женщины предстает широкая панорама всей жизни сегодняшнего Афганистана, с тупой феодальной жестокостью внутрисемейных отношений, скукой быта и в то же время поэтичностью верований древнего народа.* * *Этот камень, он, знаешь, такой, что если положишь его перед собой, то можешь излить ему все свои горести и печали, и страдания, и скорби, и невзгоды… А камень тебя слушает, впитывает все слова твои, все тайны твои, до тех пор пока однажды не треснет и не рассыпется.Вот как называют этот камень: сингэ сабур, камень терпения!Атик Рахими* * *Танковые залпы, отрезанные моджахедами головы, ночной вой собак, поедающих трупы, и суфийские легенды, рассказанные старым мудрецом на смертном одре, — таков жестокий повседневный быт афганской деревни, одной из многих, оказавшихся в эпицентре гражданской войны. Афганский писатель Атик Рахими описал его по-французски в повести «Камень терпения», получившей в 2008 году Гонкуровскую премию — одну из самых престижных наград в литературном мире Европы. Поразительно, что этот жутковатый текст на самом деле о любви — сильной, страстной и трагической любви молодой афганской женщины к смертельно раненному мужу — моджахеду.

Атик Рахими

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги