Карта Хаоса

За окном, квелый и кашляющий, точно гриппующий поэт, бродил болезненный московский пейзаж и стучался в стекло где ранней мухой, где смешанным с дождем ветром, где тонкой березовой веткой.

Неизвестно откуда появились первые шмели. Тяжелые и слабые, в воздух они поднимались с трудом и перемещались короткими перелетами. Многие и взлететь не могли. Сидели на влажной земле, шевелили крыльями и робко грелись в лучах холодного солнца.

Ирка сидела в «Приюте валькирий» и подбрасывала дрова в печку-буржуйку. В трубе буржуйки угадывалась обычная водосточная, которую Багров приволок невесть откуда. Делая изгиб, она выглядывала в форточку, прикрытая от поддувания жестяной нашлепкой.

Из дальнего угола буржуйки выползал вонючий дымок, так как дрова были сыроваты. Из своего закутка появился Антигон с большой жестяной кружкой. Быстро взглянул на Ирку и передал кружку Багрову.

– Я просил чай в девяносто два градуса, а тут восемьдесят девять! Никакой заботы о болящем! – сказал Матвей, кашляя.

Антигон что-то пробурчал и принялся вырывать кружку, однако Багров не отдал.

– Нет уж! Буду пить ледяной! А тебя пусть совесть мучает, – сказал Матвей и, отхлебнув, принялся пальцами снимать что-то с языка. – Что это за валуны? Они шкрябают мое нежное горло!

Бакенбарды Антигона задрожали от негодования.

– Это семена малины!

– Хочешь сказать, что чай еще и с малиной? Нет, Антигон, ты точно отравитель! Но так и быть: если я умру, я тебя прощаю!

Матвей лежал на кровати, укрытый колючим красным одеялом. Если приглядеться, на одеяле можно было обнаружить смазанный штамп «горбольница психиатрическое отделение», откуда оно, собственно, и пропало. Одеяло было подарено Ирке на новый год любившей такие шуточки Бэтлой, но как-то очень скоро перешло к Багрову.

В «Приют валькирий» Матвей перебрался еще осенью, сразу от Эссиорха и Корнелия. Ирка не пустила его в холодный лодочный сарай. Зимой Багров пришел было в себя, но в марте загрипповала Ирка, а теперь вот и он.

– Вначале напустили дыма, потом дали холодный чай с кирпичами. Интересно, что будет завтра? Наденут на ноги сплошные дырки и скажут, что это шерстяные носки? – продолжал ворчать Багров.

– Ты ужасно противный больной! Я грипповала в сто раз терпеливее! – заявила Ирка.

Багров недоверчиво хмыкнул.

– А кто просил два часа дуть себе на лоб, якобы потому, что он горячий? Где ты вычитала такой способ борьбы с температурой? – поинтересовался он.

Ирка смутилась.

– В какой-то книге, – быстро сказала она.

Багров склонил голову набок.

– Не верю!

– Во что не веришь?

– В существование такой книги. Полные выходные данные, пожалуйста! Автор, название, издательство, год издания?

– А в рот тебе не плюнуть жеваной морковкой? – брякнула Ирка.

– Фи! Какие странные фантазии! А еще одеяло мне передарила! – сказал Багров и, забыв про якобы раздиравшие ему горло семена малины, стал с удовольствием пить чай.

Лишь минуту спустя он опомнился и укорил Антигона, что чай уже семидесяти градусов. Того и гляди – покроется льдом.

– Не ворчи!

– Ты же первая всегда ворчишь! – сказал Багров.

– Ну и что? Я не мужчина, мне можно. И вообще, если я как следует не поворчу, как ты догадаешься, что ты передо мной кругом виноват? – проговорила Ирка.

Она была счастлива. А когда некоторые люди счастливы, они теряют ощущение реальности. Состояние легкого несчастья для создания рабочего настроения куда как полезнее.

Багров перевернул пустую кружку, поставил ее себе на лицо, закрыв рот и нос, и принялся стонать в нее. Звук получался кошмарный. Матвей был очень доволен.

– И где я только нашла этого дурака? – пробормотала под нос Ирка. Всмотрелась в Багрова и задумчиво добавила: – И, действительно, где мы с тобой познакомились?

– Не помню, – простонал в кружку Матвей.

Ирка недоверчиво сдвинула брови.

– Не помнишь?

– Я запомнил лишь твои глаза в этот миг, – сказал Багров по-прежнему в кружку и непонятно было, говорит он правду или лукавит.

«Я помню лишь твои глаза в этот миг! Как же, как же! Самый удачный способ отвечать девушке, почему ты забыл дату первой встречи и всякого такого прочего», – подумала Ирка и на этом остановилась.

Конец мысли, жуткий ее блестящий хвост, она предпочла оставить в темной и пыльной его норе. Валькирия не может быть счастлива в любви, в той эгоистичной ее части, которая только для себя, или перестанет быть валькирией. Чего уж тут непонятного? Копье валькирии – копье правды и возмездия – не может стоять в кладовке, пока его хозяйка будет праздновать трехнедельный юбилей сорванной вместе ромашки.

Дрова в буржуйке наконец высохли и разгорелись. Тянуть гарью перестало. Ирка представила, как выглядит их домик снаружи. Подвешенный между деревьями вагончик, подняться в который можно только по веревке, с торчащей из окна дымящейся трубой.

Минувшая зима выдалась спокойной, без крупных стычек с мраком. Копье слушалось нормально, хотя всякий раз, вызывая его, Ирка испытывала тревогу. Все-таки совесть ее была не совсем чиста.