Карта Хаоса

– Да ну! Все твои хорошие люди какие-то одинаковые! Тихие такие, ходят, глазками пол подметают, – сказала Ирка.

У нее появилось настроение противоречить.

– А вот и нет, – возразил Эссиорх. – Ты опять обертку от шоколадки перепутала с шоколадкой. Они-то как раз все и разные. Просто, чтобы их яркость увидеть – надо их по меньшей мере узнать. То же, что обычно считают «яркостью» – на самом деле просто гипертрофированные следы пороков. Ну как лицо памятника у гордеца, сонливая вялость речи у лентяя, летящие капельки кислой слюны у болтуна или вытаращенные от честности глазки жулика. Мрак обожает ставить на всё свои печати. У них же, собаккеров, строгая отчетность!

Эссиорх отвлекся, опустил руку с палитрой и внимательно оглядел комнату.

– Ты чего? – спросила Ирка.

– Да привычка у меня! Когда теряю в квартире телефон – звоню на него с другого. А тут вот любимую кисть куда-то задевал и ужасно хочется позвонить самому себе на кисть. Дурдом! Жить вместе с Корнелием – это отдельная сказочка про Машу-растеряшу и про Пашу-хваташу!!

– А чего он хватает? – удивилась Ирка.

Своим неосторожным вопросом она ткнула обычно терпеливого Эссиорха точно булавкой. У того, как видно, давно накипело.

– Да всё! Нужен ему свитер – цапает мой единственный, а мне потом приходится втискиваться в его тощий свитерок, пошитый на мелкую мартышку! Даже зубные щетки различать до сих пор не научился, хотя у меня зеленая, а у него красная! Может, он дальтоник?

Оставив Эссиорха зарывать Корнелия в песочную ямку критики, Ирка вышла на балкон. В комнате она отчего-то начала задыхаться. Облокотившись о перила, валькирия смотрела вниз, где на пятачке земли плясал у нее перед глазами куст сирени. Ирка всё надеялась, что он сейчас остановится, но не тут-то было. Чем дальше, тем куст плясал настойчивее. Неожиданно валькирия-одиночка ощутила головокружение и легкую тошноту.

Опасаясь свалиться, Ирка присела на корточки и, покачиваясь, стиснула ладонями виски. Лоб покрывала липкая испарина. В следующую минуту Ирке сильно, до спазма в желудке, захотелось жирных, с трескучим некрепким панцирем прудовых улиток и слизней. От молодых побегов водорослей она бы тоже не отказалась. А уж порыться головой в придонной мути – разве может что-нибудь сравниться с этим утонченным удовольствием?

Отняв руку от виска, она случайно посмотрела на пальцы и обнаружила, что указательный превращается в длинное маховое перо. Ирка вздрогнула, моргнула, тряхнула рукой. Наваждение исчезло, однако уже через минуту то же самое стало происходить и с другой рукой.

«Всё ясно! Я уже три месяца не превращалась в лебедя, и – вот!» – осознала валькирия-одиночка, и ей стало совсем не смешно. Когда у человека всё хорошо с пяткой – он может месяцами не вспоминать, что она у него вообще есть. Но стоит ему поймать в нее гвоздь, как ситуация в корне меняется.

Превращаться в лебедя прямо здесь, у Эссиорха, ей не хотелось. Мало ли что могла натворить крупная птица, решившая, что ее заперли в четырех стенах. В лучшем случае всё разбить, пытаясь взлететь, а то и изрезаться об оконные стекла.

Ирка усилием воли загнала сущность лебедя на задворки души, в ту комнатку за сценой, где пылились несбывшиеся или отложенные желания. Лебедь внутри у нее бился и пытался расправить крылья.

Ирка вернулась в комнату.

– Я сожалею, что наговорил о Корнелии много лишнего. Прости! Я не должен был давать волю эмоциям, – услышала она голос Эссиорха.

Хранитель стоял к ней спиной и ногтем соскребал с холста присохший кусок не то клея, не то воска. Он все еще пытался разобраться в своем отношении к Корнелию. За те минуты, что Ирка оставалась на балконе, акценты немного сместились. Прежде Эссиорх ругал Корнелия – теперь же грыз себя. Ирка издала звук, который Эссиорх воспринял как «почему?».

– Ну как? Думать о незнакомых и неизвестных тебе людях плохо – дурной тон. Думать же плохо о знакомых скверно вдвойне. Человеку лишь кажется, что он говорит плохо о ком-то. На самом деле он говорит плохо только о себе.

– А-а? – переспросила Ирка, не слыша.

– Мелкий я становлюсь, без полета. Накал мысли как накал лампочки. У меня лампочка на 40 ватт. Больше не раскочегаривается, – убито пояснил Эссиорх.

С усилием попрощавшись, Ирка поплелась в коридор, по дороге ухитрившись налететь бедром на мотоцикл.

– Ты что, серьезно уходишь? Без дураков? – удивленно крикнул ей вслед хранитель.

У Ирки не хватило уже сил на ответ. Пытаясь обуться, она присела, собираясь завязать шнурки. Веревочки путались, пальцы не слушались. Дырок казалось бесконечное количество. Вдобавок Ирка поняла, что разучилась завязывать бантик. Простая конструкция из двух шнурков казалась ей теперь сложнее, чем в далеком детстве.

Кое-как справившись, она почти поднялась, когда на нее волной нахлынули возвратившиеся тошнота и головокружение. Пленный лебедь внутри отчаянно рванулся. Ирка попыталась удержать его, но не успела.