Карта любви

Похоже, хозяин видел для себя особенную честь в том, чтобы гости под конец пира были без языка и без ума, а потому то и дело поднимался с кубком или же передавал его кому-то из гостей с обрядным выражением: «В реце пана!» — «Из рук в руки!» — чтобы услышать новый и новый тост. Пили за здравие панов Жалекачских до седьмого колена, за здравие каждого из присутствующих поочередно, а за столом было человек тридцать, кабы не больше, причем каждый из поименованных опять возглашал здравицу в честь хозяина и хозяйки — каждый! — потом за здоровье бывших здесь дам и девиц — по счастью, чохом, — потом пришел черед всех пястов [43], всей шляхты, всего духовенства, войсковых, палестры… Наконец пришла очередь латыни, которую отменно знали все католики: на латыни провозглашались тосты за благополучие отечества, за славу его и тому подобное; наконец, за раны Христа, за муки Христа, теперь вот — за слезы Христовы… И что будет потом?!

Заметив, что хозяин устремил на нее налитый кровью взор, Юлия поднесла свой кубок ко рту, изобразила глоток и отставила по-прежнему полный всклень, под прикрытие немалой поросячьей головы, одной только и оставшейся на блюде среди развалин каши и ломтиков репы. Сидевший напротив шляхтич давно уже скользил по этой голове алчным взглядом, и Юлия заранее примерялась, куда будет прятать свой нетронутый кубок, если падет ее последний бастион.

Какое же пьянство, обжорство, какое неряшество! Обглоданные кости, лужи вина… И это — дом польского дворянина! Что ж за радость без конца наполнять желудки да изрыгать выпитое и съеденное? И на некий сладостный миг Юлия вдруг как бы унеслась отсюда, как бы вернулась в не столь далекую еще пору жизни в родовом Любавинском имении, на Волге, когда в праздники на широком барском дворе собирались хороводы, звенели песни, играл пастуший рожок и шла веселая пляска; угощение, раздавались подарки… Для соседей-помещиков, а случалось, и приезжих из столиц, устраивались празднества с иллюминациями, фейерверком, домашним оркестром и хором певчих в саду. В английском домике, устроенном стараниями деда, барона Корфа, подавали десерт и чай, в зале, освещенной восковыми свечами, горевшими в трех люстрах с хрустальными подвесками, накрывался обильный, но изысканный ужин с богатым серебром, саксонским фарфором, граненым хрусталем, вазами с фруктами и букетами цветов…

Юлия вздрогнула от нового крика:

— Виват! Прозит!

Господи, они опять за что-то пьют!..

Сосед Юлии налил себе — в бутылке показалось дно, и он со всего маху польского гонору ударил ее об пол, ибо, как настоящий «уродзоны шляхтич», не выносил вида пустой посуды. Слуга метнулся за новой, но питух остановил его.

— Ясновельможный пан! — обратился он к хозяину. — Яви свою милость, вели прикатить сюда бочку: ведь ежели хлопец беспрестанно будет ходить за бутылками, то сапоги потопчет!

— Твоя воля для меня закон, carissime frater [44] Фелюс! — отозвался хозяин. — За твой драгоценный подарок я тебе, ежели хочешь, отдам на сегодняшнее пользование весь свой погреб. А ну, хлопцы, отведите пана Фелюса в погреба со всем возможным почтением!

Он хлопнул в ладоши — пана Фелюса не стало рядом с Юлией, и она вновь перехватила налитый кровью, воспаленный взор хозяина.

Ох, плохо дело! Ведь именно Юлия была тем «дорогим подарком», за который пан Фелюс с первой минуты удостоился чести переместиться с непочетного «серого конца» стола, назначенного для самых незначительных лиц, куда он по привычке уже направился, поближе к хозяину, где и еда получше, и кубки наполняют порасторопнее, а теперь и вовсе можно пить без отдыха. Вместимость шляхетских желудков заставляла Юлию содрогаться. Превосходил всех, конечно, пан Жалекачский, но на нем не было видно почти никаких признаков опьянения. Все будто в бездонную бочку выливалось: этак мог пить какой-нибудь сказочный, ненасытный дракон, и самое ужасное, что похотливые глаза этого чудища почти не отрывались от Юлии.

У нее все еще болела голова после скачки, ломило в висках от чада сальных свечей и пьяного угара, царившего вокруг, и никак, никак в этом крике и шуме невозможно было сосредоточиться и обдумать, как удрать отсюда, куда, где искать Ванду, которая сперва пыталась остановить, догнать пана Фелюса, но отстала, осталась где-то на дороге. Может быть, сейчас она уже скачет себе в Вильно и думать забыла про глупую Незабудку, опека над которой отняла у нее столько сил и времени?