Карта мира (сборник)

За Панджшерским ущельем, там, где Кристоф де Понфилли снимал свой фильм, расположен Нуристан, Долина Света. Жители Нуристана, говорят, являются потомками солдат Александра Македонского; они только в XIX веке были насильственно обращены в ислам, у них рыжеватые волосы, они возделывают виноградную лозу и из плодов давят вино. Их обряды, от которых они до конца так и не отказались, похоже, дионисийского происхождения, они танцуют и опьяняют себя вином, их женщины ходят без чадры, гордо, и в мужья берут кого захотят.

Часть области Нуристан — здесь, на афганской стороне, другая часть — там, в Шитрале, в Пакистане. Нуристанцам от этого нелегко.

Их деревянные статуи в человеческий рост демонстрировались в Национальном музее в Кабуле, это были чудесные, таинственные фигуры, изваянные из дерева с большой энергией и изяществом, некоторые производили впечатление скифских, другие — кельтских или инуитских [61]скульптур. Многие из этих великолепных идолов были склеены, у некоторых отсутствовали рука, голова, на других я заметил глубокие следы от ножа, талибы оскверняли их топором.

Въезд в ущелье проходил через узкую скальную теснину, затем открывался Панджшер, едва ли в километр шириной и семьдесят километров длиной. Изумрудного цвета река, местами бурлящая белой пеной на маленьких порогах, тянулась подобно охлаждающей ленте вдоль галечной трассы; советские танки, дошедшие до нижнего течения Панджшера, и не дальше, обрамляли дорогу, их пустые металлические каркасы казались останками больших мертвых слепых жуков. Теперь на них играли дети.

Через некоторое время «лэндкрузер» добрался до мавзолея Ахмад Шаха Масуда. Масуда похоронили на возвышенности, недалеко от родной деревни Янгалак, так чтобы он мог окидывать взором свое любимое Панджшерское ущелье. Внутри мавзолея сидел старый мулла и молился на этом мирном месте над простой зеленой надгробной плитой.

Выйдя снова наружу, я столкнулся с седоволосым, хорошо выглядящим французом; мы разговорились, и он узнал, что его старый друг и товарищ по оружию Кристоф де Понфилли в нескольких километрах дальше по ущелью снимал художественный фильм. Он непременно хотел бы присоединиться ко мне, сказал француз, и представился. Это был генерал Морийон, бывший командир подразделений ООН, человек, который со своими солдатами два года сдерживал бойню в Сребренице. Мы вместе поехали на съемочную площадку, Кристоф де Понфилли, похоже, обрадовался встрече, на сегодня съемки были закончены, последовал ужин — рис, чай и нан, плоская лепешка.

Французы как держались кучкой, так кучкой и сели за стол, немецкие пиротехники уселись кушать с афганцами на полу. Мимо проходил швейцарский журналист из Tribune de Geneve, он направлялся дальше вверх по ущелью, на границу с Нуристаном. Он не имел при себе никаких вещей, даже одеяла.

Вечером в лагере — храп, пердеж, испарения, мужские разговоры. Лежали на полу, стены дома, в котором располагался лагерь, были из глины. Немецкоязычные собрались вместе, после того как французы вернулись к своему языку и в свою комнату. Немцы ели жевательных мишек Haribo и вафли Hanuta, которые пиротехники привезли с собой из Лейпцига.

— Ты еще долго пробудешь в Афганистане?

— Я приглашен на фестиваль лирики в Герате, в ноябре.

— В Герате, в Герате, там мужчины прогуливаются с розой, зажатой в зубах. Здесь, наверху, в Панджшере такого нет. А в Кандагаре они на прошлой неделе одному итальянскому инженеру отрубили голову.

— Мы уже семь недель едим рис. Я больше не могу.

— Ты можешь пососать бульонный кубик.

— Слушай, ты: пе-е-р!

— Ха-ха-ха!

— Пе-е-е-ер.

Снаружи с гор выли волки, афганские серебристые волки, было холодно. Внутри один из пиротехников опрыскивать жгучим дезодорантом ноги своему спящему коллеге, который все эти семь недель не менял носков.

Французы тоже были людьми весьма странными, они жили, казалось, интенсивнее, чем немцы, они больше повидали свет, были менее флегматичны, но и слишком много о себе мнили. Они носили на шее каффию [62], щетина на их лицах представляла собой нечто среднее между последствием многодневного непользования бритвой и полноценной бородой, они демонстративно говорили по-французски, а не по-английски, хотя английский был языком, на котором, собственно, могли бы понять друг друга и русские, и немцы, и афганцы, и французы.