Карта мира (сборник)

Бернхард Фишер: Участвовала, участвовала, в последний год войны она стала санитаркой, как только начали поступать раненые. В столицу каждый день прибывали битком набитые ранеными поезда. Мать работала в военном госпитале Асунсьона, зашивала раны солдатам, ампутировала руки и ноги, делала то да се. Наши соседи не верили в амулет, они сказали, что повесят его на собаку, потом в нее выстрелят, тогда, дескать, и посмотрят, на что он годится.

Кристиан Крахт: А что делали с пленными?

Бернхард Фишер: Боливийцы с нашими всегда хорошо обращались. Им было что кушать, их снабжали продуктами. А мы в отличие от них вели себя нехорошо. Раненых пленных переправляли в Асунсьон и там помещали в очень плохой госпиталь, где было лишь несколько врачей, и многие из раненых умирали. Раненых, которые могли ходить, прогоняли через Асунсьон пешим ходом, гражданское население плевало в них, забрасывало их камнями и било железными прутьями. Повсюду на улицах лилась кровь, в те дни я стыдился того, что я парагваец, но это было уже позднее.

Кристиан Крахт: После того как война закончилась?

Бернхард Фишер: Да, но мы узнали о ее окончании только через несколько дней. Ведь сообщение должно было прибыть из Асунсьона, а телеграфных столбов не было, и радиосвязи — тоже. Все приказы приходили к нам на север с опозданием в несколько дней. Так и вышло, что мы продолжали сражаться, хотя война давно кончилась. А потом мы, наконец, получили все сообщения и отправились на боливийскую сторону, а они — к нам, и мы обнимали друг друга и плакали. Мол, что прошло, то прошло.

Египетская фанера Визит в Каир. 2006

Сверкание дельты Нила под крылом, посадочная полоса цвета охры, солнце, планета пустынь, Арракис[21], пережженная умбра египетской зимы, прибытие в Каир, медленное выруливание самолета Egypt Air, аэропорт, облицованный желтой плиткой, неоновое освещение, препостмодернизм, «Дюна» Дэвида Линча[22].

Мужчины на таможне, они те же, что и тогда, их черные мундиры из грубой шерсти, кожаные ремни, обтягивающие могучие животы, бритые черепа, бороды, сонный, абсолютно равнодушный взгляд в паспорт, рутинная тяжеловесность штемпеля, опускающегося с лязгом на две приклеенные марки, одну оранжевую, другую зеленую — все в точности так, как тогда, пятнадцать лет назад.

Присев в гостинице «Фламенко» на край постели, я попытался, в некоторой растерянности, упорядочить игру воображения. В ванной глядел в зеркало. Несколько раз прошептал: «Арракис», «пустынная планета». Вечером попробовал по телефону договориться с кем-нибудь из Гете-института, чтобы поужинал со мной. Но у всех уже, к сожалению, были другие планы, поэтому я поехал один в отель «Виндзор», что находится на другом берегу, в Эзбекии. Тотчас же вспомнились давно позабытые, как казалось, слова: malesh, alatoul, min fadlak, wah bessamacht, shokran[23]. Опять эти красивые черно-белые такси, «Пежо 504», эти изношенные от времени, никогда не латаемые интерьеры — над задним сидением вмонтированы сверкающие голубым светом неоновые лампочки, которые для глядящего с обочины дороги превращают такси в аквариумы, едущие сквозь каирскую ночь, а пассажиров при светло-голубом освещении — в толстых золотых рыбок, плывущих по артериям города.

Шария-аль-Альфи, прежде вдоль и поперек изъезженная, темная, грязная, таинственная и, чтобы возразить Эдварду Саиду[24], именно поэтому абсолютно восточная — теперь, спустя годы, это ярко освещенная пешеходная зона, и уже не понять, находится ли она в Копенгагене, Окленде или Стамбуле.

В знаменитом, обшитом деревянными панелями баре отеля «Виндзор», в котором со времени моего последнего приезда пятнадцать лет назад вообще ничего, к счастью, не изменилось, утонув в кресле, полтора часа читал фундаментальный труд Атанасиоса Бастекиса о христианском православии. Не знал не только того, что литургии египетской коптской и русской православной церквей очень похожи, но и что в изображении, которое коптский художник и русский иконописец наносят на дерево или золото, действительно живет Бог. По стенам развешены вставленные в рамки фотографии странствующего по свету комика Майкла Палина[25], ухмыляющегося. Нубийский владелец бара неторопливо и благоговейно вытирает светлой тряпкой пивные бокалы.

В половине седьмого, ненадолго задремав над фундаментальным трудом Бастекиса, внезапно очнулся, расплатился за бокал пива Stella и, скорее от усталости, чем от скуки, отправился на ту сторону, в «Рамзес Хилтон». Исследованию тамошнего казино помешало скопление людей, по происхождению преимущественно из Восточной Европы и Черной Африки, совершенно очевидно какая-то секта, чей вождь устроил на четвертом этаже «Рамзес Хилтона» обильный по-восточному стол с холодными закусками. Взяв тарелку, последовал первому правилу вторжения на чужую пирушку: никогда не стоять на месте. Брать еду, брать напитки, улыбаться, накручивать круги, кушая и выпивая на ходу.