Карта монаха

— Что бы вы ни слышали раньше, но Джулиан не безразличен к своей матери. Он очень ее любит, — произнес Фетисов.

— Любит настолько сильно, что охотится за ней, как за животным?

— Посмотрите на себя — на что вы готовы ради отца, с которым даже еще толком не знакомы?

Майкл ответил испепеляющим взглядом. «Русская пешка Джулиана», — подумал он.

— В семьях часто все непросто, — продолжал Фетисов. — Отношения между родителями и детьми трудны и осложнены взаимным непониманием. Вы, по всей видимости, никогда не были отцом. Джулиан любит свою мать и не желает ее гибели.

— В таком случае почему не заплатить выкуп? Подземный мир под Кремлем все равно принадлежит России. У него есть деньги, есть власть; если посмотреть на все в целом, чего ему еще в жизни недостает? Что такого особенного в этой шкатулке?

— Я что, должен напоминать вам, что карта у вас в руках, а не у Джулиана? И должен ли я еще напоминать вам, что он убьет вашего отца, если вы не добудете ему шкатулку и Женевьеву? Да, он добавил к своим требованиям новое. Но скажите спасибо, что не добавил что-нибудь еще, и надейтесь, что обстоятельства вашей второй в жизни встречи с отцом не сведутся к присутствию на его похоронах.

Глава 24

Из прекрасного, во весь этаж, номера гостиницы «Националь» открывался великолепный вид на силуэт Кремля. Подсвеченные, его здания представали во всей своей величественной красоте. Фейерверк цветных огней и крыши, словно сошедшие с картин Сезанна, производили сказочное впечатление. Майкл поймал себя на том, что пытается стереть мрачные, пугающие представления, с годами сформировавшиеся у него о России. Россия, какой она открывалась ему сейчас из окна отеля, определенно была не той страной, которую он себе напридумывал.

Майкл сидел за столом в гостиной, разложив перед собой документы и карты. Было три часа утра, в это время суток ему лучше всего думалось. Мир спал, кругом царила тишина, и ничто не прерывало ход его мыслей. Особенно ему понравилась разница во времени; впервые в жизни он радовался смене часовых поясов.

Он вновь и вновь задавался вопросом, зачем приехал сюда. Майкл ни разу в жизни не слышал об ограблении в Кремле, но можно не сомневаться, что попытки такие были. Просто не нашлось ни одного человека, который, предприняв такую попытку, имел бы шанс поделиться своими впечатлениями. Раздумывая о предстоящем деле, Майкл почти желал, чтобы от него требовали забраться в Белый дом: по крайней мере, если его поймают, то будут судить открытым судом.

Майкл погрузился в изучение карты кремлевского подземелья. Диаграмма была около пяти футов в ширину и более трех футов в высоту и представляла собой исчерпывающее в своей детальности изображение мира под поверхностью Кремля. Отмечена была каждая комната, отображена каждая тропа; карта открывала путь к давно потерянным для мира событиям истории Кремля, к забытым сокровищам и тайнам, давала ключ к разгадке противоречий. Детализация карты поражала — это впечатление усиливалось еще и оттого, что показывались все уровни. Дополнительно карта была снабжена подробной легендой, выполненной пятьсот лет назад. Реки и туннели, пещеры и обширные покои — все было передано в мельчайших подробностях, вплоть до наземных строений Кремля, нарисованных карандашом, прозрачных и походящих на мираж. Хотя в этом изображении отсутствовали современные строения и, кроме того, общая конфигурация также отличалась от той, с которой Майкл ознакомился сегодня, это его не беспокоило. Экстраполировав взаиморасположение подземных и наземных сооружений со старой конфигурации на новую, он получит ориентиры, с помощью которых разыщет не только Либерию, но и новейшую лабораторию, в которой удерживают Женевьеву.

Место расположения византийской Либерии четко значилось на западной стороне карты, у самого ее края: библиотека находилась неподалеку от Москвы-реки. Судя по всему, она скрывалась на глубине ста двадцати футов под поверхностью, внутри сооружения, пятьсот лет назад могущего считаться самым современным, путь к которому пролегал через целую серию туннелей и каналов. Однако карта, которую Майкл рассматривал, ничего не могла сказать ему о степени разрушения, которому за прошедшие века подвергся изображенный на ней мир. Он не знал и не мог даже предположить, существуют ли еще эти столь четко нарисованные переходы, не обрушились ли туннели, не просели ли полы — одним словом, не тратит ли он свое время на изучение карты, ценность которой равна ценности тонко выполненной работы, которую приятно вставить в раму и повесить на стену. Но каков бы ни был ответ на этот вопрос, завтра он узнает, существует ли реальный шанс на успех.