Карта неба

Я беспечно пожал плечами, давая понять, что столь незначительная помеха нас не остановит.

— Боюсь, что тогда нам придется побеждать марсиан самим, капитан, — сказал я с улыбкой.

XXXIV

На следующее утро Чарльзу все-таки удалось повидать Шеклтона во время завтрака. Он заметил капитана издали: тот сидел в отдалении на камне и поглощал свое пюре. Как он и опасался, Шеклтон вернулся из лагеря воспроизводства с тем же угрюмым видом, с каким отправился туда. И это могло означать только одно. Чарльз подошел к нему, скорчил подходящую к случаю гримасу и сел рядом на землю, чтобы тоже приняться за тошнотворный завтрак. При этом он постарался оказаться спиной к ужасным металлическим грибам, которые в это пасмурное утро едва проглядывали сквозь туман и виделись гигантскими мрачными акварелями, которые раскачивал ледяной ветер. Чарльз закутался в необъятного размера пальто, которое досталось ему на последнем распределении одежды и, судя по плебейскому покрою и грубой материи, принадлежало какому-нибудь лавочнику, хотя он уже давно перестал обращать внимание на столь несущественные детали. Он молча взглянул на Шеклтона, надеясь, что у его друга появится потребность с ним поговорить.

Обычно каждую неделю марсиане увозили какое-то количество мужчин, выбирая среди них внешне наиболее здоровых, в соседний лагерь, где содержались самые молодые женщины детородных возрастов. Каждый из привезенных был обязан спариться с одной из них под оценивающими взглядами марсиан, а затем его отправляли обратно, и он так и не знал, сумел ли оплодотворить чье-то чрево. Таким образом марсиане гарантировали себе, что никогда не столкнутся с нехваткой рабов для изнурительных работ по переустройству планеты. Первое время Чарльза тоже регулярно выбирали для этих целей, пока он еще являл собой образчик, достойный продолжиться в потомстве, однако невыносимая работа и недоедание так ужасно изменили его облик, что теперь ни один марсианин не верил, что из его семени может вырасти что-то приличное. Напротив, Шеклтона неизменно избирали почти каждую неделю, потому что капитан каким-то образом ухитрялся сохранять свою могучую фигуру, поедая все, что только возможно, — Чарльз не раз видел, как он подъедал остатки в чужих мисках, — и даже занимаясь гимнастикой по вечерам в своей тесной камере. Вначале Чарльз не понимал, зачем это нужно капитану, но потом догадался: сохраняя форму, Шеклтон имел больше шансов попасть в женский лагерь, а значит, и больше возможностей встретиться с Клер, о которой он ничего не знал с тех пор, как Чарльз уговорил его покинуть подвал в Квинс-Гейт.

Они молча завтракали, сидя друг против друга. Чарльзу не требовалось ничего спрашивать, чтобы понять, что капитан и на этот раз не встретил Клер в новой партии женщин. За два последних года у Чарльза было более чем достаточно времени для того, чтобы раскаяться во многих вещах, совершенных им в жизни, но ни в чем он не раскаивался так сильно, как в том, что разлучил Дерека с женой. В первые месяцы заточения капитан возлагал столь чрезмерные надежды на восстание, что Чарльзу поневоле вспоминались его прежние бесчисленные возражения и отговорки, когда он, Чарльз, фактически заставлял капитана чуть ли не под дулом пистолета взять на себя роль спасителя человечества. Конечно, в то время Шеклтон еще верил, что его жена находится в безопасности в Квинс-Гейт, и только и думал, как бы вернуться в тот самый подвал. Он и вообразить себе не мог, чем обернется нашествие, и тем более не подозревал, что ему придется жить вдали от нее, женщины, из любви к которой он преодолел время. Однако это случилось, и в течение первых месяцев, проведенных в лагере пленных, Шеклтон только и делал, что размышлял о способах побега, выдвигая один план за другим. Возможно, это и пробудило бы в Чарльзе новые надежды, не будь идеи капитана такими экстравагантными и отчаянными: то он предлагал сшить вместе простыни с постелей и прыгнуть с ними с вершины пирамиды, чтобы улететь, используя потоки воздуха; то намеревался бежать через отверстие в воронке; то хотел организовать бунт в женском лагере… Эти безумные планы, которые он сбивчиво излагал кучке сообщников, выбранных им почти что наугад, выдавали лишь одно: как страстно хотел он отыскать Клер.