Карта неба

Выздоровев, Уэллс отплыл в Нью-Йорк, а оттуда, со спокойной улыбкой на губах, в Лондон. Вот теперь он мог начать новую жизнь, не мучаясь угрызениями совести. Он ее заслужил. И хотя мог поселиться в любом месте Америки, предпочел вернуться в свою страну. Он хотел снова обойти Лондон и in situ[14] убедиться, что все в порядке. Но прежде всего, признался себе он, ему было необходимо находиться поближе к Уэллсу, который должен был родиться в будущем году, издали наблюдать за его жизнью, возможно даже опекать. Да, ему нужно увидеть, как сложится жизнь, которой сам он уже не сможет жить, поскольку теперь ему надо задуматься об ином существовании, и отсутствие большого и указательного пальцев на его правой руке, которыми прежде он держал ручку, подсказывает, что он отныне будет довольствоваться обычной жизнью. Просто станет одним из многих.

XLII

Герберт Джордж Уэллс прибыл в Лондон за год до своего рождения.

Во время долгого плавания он в основном любовался с палубы судна бескрайним, переливающимся всеми цветами радуги океаном и, располагая более чем достаточным временем, строил планы на будущее: он начнет новую жизнь под фальшивым именем Гриффина и, вероятно, отрастит бороду и волосы, чтобы его никто не узнал, хотя это, по-видимому, излишне, поскольку, когда настоящий Уэллс — почему он считал про себя того, второго, настоящим? — достигнет его возраста, он уже превратится в почтенного старца, чьи морщины заменят любую маскировку. Но его ждут дела и поважнее, напомнил он себе, например выбор места, где он собирается начать эту самую запланированную новую жизнь. Рассмотрев несколько вариантов, он остановился на Вейбридже — не только потому, что это местечко в окрестностях Лондона сильнее других пострадало во время марсианского нашествия, но и потому, что оно находилось близко как к столице, так и к Уокингу и Вустер-парку, городкам, где поселится другой Уэллс. Одно было для него очевидно: он построит новую жизнь — а что ему еще остается делать? — но эта жизнь станет существованием как бы по инерции, потому что он никогда не сможет считать ее своей. Это будет жизнь, ограниченная лишь самым необходимым, лишенная всего того, что не связано с процессом еды или дыхания. Его же истинной жизнью, той самой, что приносит непременные радости и несчастья, будет жить другой Уэллс, и его новое существование в роли изгоя приобретет какой-то смысл только в том случае, если он окажется поблизости и сможет греться в лучах той славы. Да, только так, сделавшись свидетелем важнейших событий в жизни своего двойника, тех, которые он когда-то пережил, и тех, которые ему уже не суждено пережить, он может стать счастливым. В конце концов, для этого он и возвратился в Англию. Что произойдет с его жизнью, ему, в сущности, не важно. Достаточно, чтобы она была по возможности спокойной и умеренной, далекой от всяких тревог и потрясений, которые заставили бы его совершить новый прыжок во времени. И он постарался, чтобы она стала именно такой: поселился в Вейбридже, нашел работу в аптеке, и дни потянулись один за другим тихой маленькой речкой, в которую ему совершенно не хотелось забрасывать свою удочку. Он привык влачить тоскливое существование, граничившее со спячкой.

Но иногда он нанимал экипаж и отправлялся посмотреть на свою настоящую жизнь: так, он приветствовал собственное рождение в домишке, расположенном в Бромли, где его родители держали маленькую посудную лавку. Видел, как в семилетнем возрасте он вырвался из рук сына хозяина паба и сломал берцовую кость, ударившись о железный штырь палатки, где разливали пиво. Видел, как с задранной к потолку ногой читает «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима». Видел, как восхищался его живым умом мистер Морли, заведовавший академией Бромли. Видел, как погибает со скуки в мануфактурной лавке Роджерса и Деньера в Виндзоре, куда его отправила работать мать, а позже видел себя в числе учеников средней школы в Мидхерсте, среди которых он сильно выделялся, откуда его снова забрали в возрасте пятнадцати лет и пристроили учеником в мануфактурный магазин мистера Эдвина Хайда в Саутси.