Карта неба

Следующее письмо Аллана пришло из Филадельфии, куда он отправился в поисках удачи, безнадежно испортив перед этим отношения с главным редактором «Мессенджера», уставшего терпеть его непрекращающиеся попойки.

Но, как преданный пес, нищета следовала за мной по пятам, — писал он, — и мне пришлось использовать свое перо для сочинения самых вульгарных вещей; я даже написал по заказу учебник, посвященный раковинам моллюсков, и ты, конечно, понимаешь, какое эстетическое наслаждение может доставить подобная работа. Правда, это, к счастью, не оставляет мне времени на то, чтобы продолжать писать мои рассказы, такие мрачные и болезненные, что даже меня они пугают. Но я знаю, мой друг, что они и не могут быть иными, ибо вылеплены из темной глины, которую я беру непосредственно из моих кошмаров. Даже мои рассказы о расследованиях Огюста Дюпена, которые я пытаюсь сделать не такими мрачными, не свободны от этого неизбежного ужаса, покрывающего их, подобно влажному мху. И только моей обожаемой Вирджинии удается пролить немного света на мою темную душу: каждый день, когда я возвращаюсь со службы, она встречает меня букетом свежесрезанных цветов.

К несчастью, этот свет оказался таким же недолговечным, как пламя свечки, и быстро угас. Следующее письмо Аллана, жуткое, душераздирающее, было написано человеком, потерявшим веру в жизнь.

Друг мой, — начиналось оно, — пишу тебе в совершенном отчаянии, на краю глубочайшей пропасти, ибо уже не сомневаюсь в том, что у беды нет лучшей игрушки, чем моя несчастная душа. Вирджиния, моя нежная нимфа, заболела. Несколько дней назад, когда она развлекала нас, исполняя мои любимые мелодии и аккомпанируя себе на арфе, ее голос оборвался на высокой ноте, и вслед за этим, словно в страшном спектакле, поставленном самим дьяволом, из ее нежного ротика заструилась кровь. Это туберкулез, мой друг, и он пришел за ней. Да, эта подлая болезнь способна, по словам врачей, отнять ее у меня в течение двух лет, а то и быстрее, не обращая внимания на то, что никто не сможет занять опустевшее после нее место. Что будет со мной, когда ее не станет, Рейнольдс? Что будет со мной, когда она начнет увядать, когда ее нежная красота начнет осыпаться, изо дня в день роняя лепестки, из которых мои неуклюжие пальцы будут тщетно пытаться воссоздать розу?