Карта неба

Он сделал паузу и ласково улыбнулся Уэллсу, который был явно поражен, насколько ему позволяло его нетрезвое состояние.

— И как он выглядел? — прошептал он.

— Разумеется, он не похож на марсиан, какими ты изобразил их в своем романе, Джордж. На самом деле он напомнил мне Джека Прыгуна, только еще более жуткого и уродливого. Ты слышал про Джека Прыгуна, загадочного прыгающего субъекта, который терроризировал Лондон шестьдесят лет тому назад?

Уэллс кивнул, не понимая, что общего могло быть между одним и другим.

— Да, еще ходили слухи, будто у него пружины на ногах, потому что он мог совершать большие прыжки, верно?

— И будто он возникал ниоткуда перед девушками, жадно ласкал их и снова исчезал. Многие пострадавшие отмечали его дьявольские черты, остроконечные уши и острые когти.

— Думаю, все это мерещилось им со страху, — заявил Уэллс. — Это был всего лишь цирковой акробат, использовавший свое искусство для удовлетворения собственных желаний.

— Возможно, Джордж, весьма возможно. Но то, что я обнаружил в музее, напомнило мне жуткие изображения Джека Прыгуна, сделанные самыми отчаянными иллюстраторами газет и журналов. Ребенком я видел их в старых газетах, и у меня, кровь леденела в жилах. Они до сих пор присутствуют в самых страшных моих кошмарах. Впрочем, может, это сходство существует только для меня, и всему виной тогдашняя моя травма.

— Значит, ты хочешь сказать, что в Музее естествознания находится… марсианин?

— Да. Только, разумеется, мертвый, — подтвердил Сервисс, словно речь шла о забавной истории. — На самом деле это просто засушенный гуманоид, ничего особо интересного. Единственное, что может стать для нас любопытной неожиданностью, так это то, что находится внутри машины. Возможно, там обнаружится какой-нибудь след, позволяющий определить ее происхождение, карты неба или что-нибудь в этом роде, кто знает. К тому же мы не должны забывать, какой огромный рывок совершит земная наука, если удастся разгадать, как эта штуковина функционирует. К сожалению, они бессильны открыть ее. Не знаю, продолжают ли они еще свои попытки или им это надоело, и машина с марсианином тихо покрываются пылью в подвале музея. Одно несомненно, мой дорогой Джордж: эта штука не земного происхождения.

— Марсианин! — воскликнул Уэллс, уже не сдерживая удивления, когда понял, что Сервисс закончил свой рассказ. — Боже правый… марсианин!

— Да, Джордж. Уродливый и чудовищный марсианин, — подтвердил американец. — И этот ключ ведет к нему. Хотя я видел его всего один раз. С тех пор я не пользовался ключом. Я просто ношу его на шее как талисман, чье единственное предназначение — напоминать мне, что мы живем в мире, где существует больше невероятных вещей, чем мы, сочинители историй, можем себе вообразить.

Он снял с себя цепочку и торжественно, словно святыню, протянул ключ Уэллсу. Тот внимательно осмотрел его, заразившись настроением Сервисса.

— Я убежден, что подлинная история нашего времени — это не то, о чем пишут газетчики и историки, — между тем разглагольствовал американец. — Подлинная история почти незаметна, она струится подобно подземному роднику. Свершается во тьме и в тишине, Джордж. И только немногие избранные знают, какова она.

Легким движением он отобрал ключ у Уэллса и спрятал его в карман пиджака.

— Хочешь увидеть марсианина? — спросил он с коварной ухмылкой.

— Сейчас?

— Почему бы и нет? Не думаю, что у тебя будет другая возможность, Джордж. Как я сказал, нас, писателей, ставят ниже ученых, хотя наша фантазия часто опережает их изобретения.

Уэллс беспокойно взглянул на него. Нужно было время, чтобы переварить то, что поведал ему Сервисс. Точнее, требовалось не менее двух часов, чтобы голова у него перестала кружиться и прояснилась настолько, что он сможет разумно рассуждать об этой истории. Возможно, тогда он поймет, что все это неправда, потому что совершенно ясно: теперь, когда его так приятно убаюкивает алкоголь, чертовски соблазнительно признать, что невероятное является частью окружающего мира. Если честно, то, пребывая в состоянии безмятежной эйфории, он даже хотел, чтобы так было, чтобы действительность, в которой он был осужден жить, имела двойное дно, чтобы границы, установленные человеческим разумом для обозначения ее, вдруг рухнули, и то, что находилось снаружи, смешалось бы с нею, создавая новую, гораздо более отрадную действительность, где магия была бы растворена в самом воздухе, а фантастические сюжеты книг были бы всего лишь точным описанием событий, пережитых их авторами. Не об этом ли толковал ему Сервисс? Подобно Белому Кролику, приведшему Алису в Страну чудес он хотел привести его к собственной норе, чтобы через нее попасть в мир, где все возможно. Этим миром управлял бы некий бог, обладающий неуемной фантазией шута. Но мир не был таким, он не мог быть таким, пусть даже сейчас подобное казалось ему вполне естественным.