Карта небесной сферы, или Тайный меридиан

Поверх низкой деревянной балюстрады, отделявшей террасу от берега, она посмотрел на еще заметную вдали фигуру Пилото, он шел в сторону спортивного порта, над которым небольшим леском поднимались мачты пришвартованных за небольшим волнорезом яхт. Рыбацкую биржу и причалы защищала от морских волн высокая гора, которую венчал замок Агилас, постепенно таявший в воздухе с наступлением темноты. С другой стороны волны разбивались о небольшой мыс и остров, чьи очертания напоминали орла — Агила, по этому острову и порт получил свое название; однако ветер улегся, и на темно-сером песке пляжа, где море было совсем тихое, поблескивая, отпечатывались капельки теплого моросящего дождика. В сумеречном свете виднелась башня главного маяка, выкрашенная черными и белыми полосами; понаблюдав немного за вспышками огня, Кой совершенно точно определил: два белых проблесковых огня каждые пять секунд.

Он повернулся к Танжер и увидел, что она пристально на него смотрит. До этого он рассказывал ей какую-то совсем необязательную историю, связанную с пляжем и музыкой. Начал он говорить просто так, чтобы заполнить неловкое молчание, которое повисло между ними, когда Пилото, допив кофе, попрощался и ушел, оставив их один на один, в компании бразильских мелодий и тихо угасающего над бухтой серого дня. Теперь же Танжер, казалось, ждала продолжения, но к этой истории больше нечего было прибавить, и Кой не знал, чем бы еще заполнить паузу. К счастью, оставалась еще мелодия, которая приобретала дополнительные краски от близости морского берега и тихо шуршащего по пальмовым листьям мелкого дождика. Можно было молчать, не насилуя себя, и он взял свой стакан с белым вином, поднес его к губам. Танжер улыбнулась, поиграв плечами в такт музыке. Она уже выпила свою кайпиринью, которая зажгла особым блеском темно-синие ее глаза, неотрывно смотрящие на Коя.

— Что ты так на меня смотришь?

— Так, просто смотрю.

Ему опять стало неловко, и он повернулся к морю, потом долил еще вина в свой и без того почти полный стакан. Проницательные глаза не отпускали его.

— Расскажи мне, — сказала она, — что в море теперь стало не так.

— Ничего подобного я не говорил.

— Говорил. Раньше. Расскажи, что же изменилось в море.

— Это произошло не сейчас. Море уже было другим, когда я только начинал.

Она по-прежнему внимательно смотрела на него, казалось, ей действительно интересно. На ней была широкая синяя юбка и белая блузка, которая оттеняла загар последних дней. Шелковистые гладкие волосы золотой завесой спадали на щеку — Кой видел, что днем она мыла голову. Ради дня отдыха она надела не мужские стальные часы, а серебряный браслет-недельку, кольца которого отблескивали в свете свечи, вставленной в горлышко бутылки, что стояла на их столике.

— Надо понимать так, — спросила она, — что море уже не помогает?

— Не в том дело… — Кой повел рукой. — Помогать-то оно помогает. Дело в том, что… Ну ладно, в общем, так: теперь уже нелегко оторваться от всего.

— От чего?

— Есть телефон, факс, Интернет… Ведь в морское училище поступаешь потому… Даже не знаю. Наверное, потому, что хочешь уехать. Узнать другие места, порты, женщин…

Его рассеянный взгляд остановился на певице-мулатке.

— У тебя было много женщин?

— В данный момент не помню.

— Много проституток?

В бешенстве он посмотрел прямо ей в глаза. Ах, как тебе нравится эта чертова игра, подумал он. На него был устремлен непроницаемый и неумолимый темно-синий взгляд. Она вроде бы забавлялась, но и любопытство ее тоже разбирало.

— Несколько, — коротко ответил он.

Танжер искоса разглядывала мулатку.

— Негритянок?

Он залпом отпил полстакана вина. И крепко стукнул донышком об стол.

— Да. Были негритянки. И китаянки. И метиски…

Как говорил Торпедист Тукуман, в проститутках хорошо то, что им нужны деньги, а не разговоры.

Танжер, судя по всему, не рассердилась. Она снова взглянула на певицу. Потом задумчиво улыбнулась, и Кой не обнаружил в этой улыбке ничего приятного для себя.

— А какие они — негритянки?

Теперь Танжер разглядывала его сильные обнаженные руки — он был в рубашке с закатанными рукавами. Кой тоже несколько мгновений смотрел на нее, потом откинулся на спинку стула. Он лихорадочно придумывал какую-нибудь подходящую грубость.

— Даже и не знаю, что тебе сказать. Ну, к примеру, у некоторых из них клитор — розовый.

Она захлопала глазами, рот у нее приоткрылся.

На секунду он почувствовал извращенное удовольствие. Ага, досталось тебе, коза ты эдакая. Но перед ним снова был невозмутимый взгляд — металл темно-синего цвета, в котором отражалось пламя свечи, — и ироническая гримаска на лице.

— Зачем ты представляешься грубым хамом?

— А я такой и есть. — Он допил все, что оставалось в стакане, и пожал плечами. — Человек может быть и грубым, и хамом, и вдобавок — последним кретином… На твоем этом острове все сочетается со всем…

— А ты уже решил, кто я — рыцарь или оруженосец?

Он задумался, вертя в руке пустой стакан.

— Ты чертова ведьма.

Это было не оскорбление, а просто констатация факта, совершенно объективного и очевидного.