Карта небесной сферы, или Тайный меридиан

По улице проехала «скорая помощь» с оранжевыми мигалками. Кой подумал, что скоро потребуется еще одна — для него самого, — и тайком огляделся в поисках чего-нибудь, что можно было бы взять в руку, но ничего подходящего не увидел. Тогда он потянулся к карману джинсов и большим пальцем нащупал связку ключей от пансиона. В конце концов, можно будет вмазать шоферу в рожу этой связкой, как он когда-то врезал пьяному немцу в дверях клуба «Мамма Сильвана» в Специи, когда тот накинулся на него. Этот-то сукин сын уж точно на него накинется.

Мужчина, стоявший перед Коем, поднял руку ко лбу и провел ею по голове, словно приглаживая и без того затянутые в хвост волосы, потом повернулся сначала в одну сторону, потом в другую. На губах у него застыла странная горькая усмешка, и Кой решил, что без улыбки он ему нравился гораздо больше.

— Вы скоро услышите обо мне, — сказал он женщине поверх плеча Коя. — Обязательно услышите.

И сразу же он взглянул на шофера, который сделал несколько шагов по направлению к нему. Словно получив приказ, шофер остановился. И Кой, все время ожидавший удара, напрягшийся всеми мускулами от адреналинового выброса, с облегчением расслабился. Мужчина с хвостиком снова пристально посмотрел на него, будто хотел навсегда запечатлеть его в памяти: роковой взгляд с субтитрами на испанском языке. Он поднял руку с кольцами и наставил на него указательный палец так же, как недавно на женщину, но все же не коснулся Коя. Этим он и ограничился — этот указующий жест был равен угрозе, потом повернулся на каблуках и пошел к машине, словно внезапно вспомнил о назначенной встрече.

И после быстрой смены кадров, которые Кой внимательно просмотрел: взгляд секретарши с заднего сиденья, ее сигарета, описавшая дугу в воздухе перед тем, как упасть на тротуар, дверь, захлопнувшаяся после того, как мужчина сел рядом с секретаршей, последний взгляд шофера, стоявшего у бортика, и этот взгляд был более долгим и многообещающим, чем взгляд его хозяина, потом снова звук захлопнувшейся двери и тихое урчание мотора, — все закончилось. Того бензина — в денежном выражении, конечно, — который эта машина пожирает только чтобы тронуться с места, мне бы хватило на еду дня на два, с грустью подумал Кой.

— Спасибо, — произнес женский голос сзади него.

Вопреки внешности, Кой вовсе не был пессимистом; для того, чтобы стать пессимистом, абсолютно необходимо утратить веру в человечество, а Кой так и родился без этой веры. Он просто созерцал жизнь на суше как спектакль, переменчивый, прискорбный и неизбежный; единственное, к чему он стремился, — это держаться подальше, чтобы свести ущерб к минимуму. Наперекор всему в нем до сих пор еще оставалась некоторая наивность, наивность частичная, относящаяся лишь к тому, что было далеко от его профессии. Четыре месяца, проведенные в сухом доке, не смогли искоренить в нем нажитое за долгую жизнь в море: ту рассеянность, отстраненность и как бы отчужденность, с какой иные моряки относятся к тем, у кого всегда под ногами твердая земля. Вот и он на некоторые вещи смотрел издалека или даже извне, сохраняя простодушную способность удивляться, как удивлялся в детстве, прилипая перед Рождеством к витринам игрушечных магазинов. Правда, теперь он уже был твердо уверен — и эта уверенность порождала в нем не разочарование, а, напротив, облегчение, — что ни одно из бередящих душу чудес ему не предназначено. Его успокаивало сознание, что он не входит в круг избранных, что имя его не значится в ведомости у волхвов. Хорошо, когда ничего и ни от кого не ждешь, когда в любой момент можешь вскинуть совсем не тяжелую дорожную сумку на плечо и отправиться в ближайший порт, не сожалея о том, что оставляешь позади.

Добро пожаловать на судно. Многие тысячи лет, еще прежде чем крутобокие корабли взяли курс на Трою, существовали люди с морщинами у рта и ноябрьскими дождливыми сердцами, которых сама их природа подталкивала рано или поздно с интересом заглянуть в черную дыру пистолетного ствола; для них море означало выход, и они безошибочно угадывали, когда наступало время покинуть берег. Еще прежде, чем Кой осознал, что он — один из них, он уже был таким — по врожденному инстинкту и по призванию. Как-то в погребке Веракруса одна женщина — а всегда попадались женщины, которые задавали подобные вопросы, — спросила его, почему он стал моряком, а не адвокатом или зубным врачом; он только пожал плечами, а ответил, когда она уже перестала ждать: «Море — оно чистое». Так оно и было.

В открытом море воздух был свеж, раны зарубцовывались быстрее, а тишина становилась такой плотной, что в ней уже можно было выносить вопросы, не имеющие ответа, и не мучиться собственным молчанием. Однажды, в ресторане «Сандерленд» в аргентинском портовом городе Росарио, Кой видел человека, который оказался единственным выжившим после кораблекрушения; единственным из девятнадцати. Пробоина в три часа ночи, судно стоит на якоре, все спят, через пять минут все кончено.