Карта призраков. Как самая страшная эпидемия холеры в викторианском Лондоне изменила науку, города и современный мир

Если говорить о ядерном оружии, то здесь причин для оптимизма меньше. Методика, которая нейтрализует угрозу со стороны вирусов гриппа, может появиться в результате самых разных активных линий исследования: самого вируса, иммунной или даже дыхательной системы человечества. Каждый год тысячи ученых получают миллиарды долларов финансирования, чтобы бороться со смертельными эпидемическими заболеваниями. Но никто не работает над способами нейтрализации ядерных взрывов – скорее всего, по той вполне логичной причине, что нейтрализовать ядерный взрыв невозможно. Мы достигли неплохого прогресса в деле обнаружения – все ядерные боеголовки излучают радиоактивный сигнал, который можно найти на сенсорах, – но обнаружение трудно назвать безопасным вариантом⁴⁸. (Если бы мы умели только находить новые вирусы и ничего больше, долгосрочная перспектива человечества в борьбе с эпидемическими болезнями выглядела бы довольно мрачной.) Сейчас исследуются довольно многообещающие лекарства, которые блокируют последствия лучевой болезни; они смогут спасти миллионы жизней, если бомба действительно упадет на большой город, но миллионы все равно погибнут во время взрыва.

Если смотреть на ситуацию только с точки зрения опасности, то и эпидемические болезни, и ядерные взрывы с виду покажутся серьезными угрозами в ближайшие десятилетия. Благодаря большой населенности городов и реактивным самолетам, совершающим рейсы по всему миру, какому-нибудь новому вирусу будет куда легче распространиться по земному шару, а благодаря технологическому прогрессу (и распаду СССР) сейчас стало легче, чем когда-либо, и приобрести радиоактивные материалы, и изготовить саму бомбу. (Когда я пишу эти строки, мир с опаской наблюдает за Ираном, объявившим о возобновлении ядерной программы.) Но если посмотреть на другую сторону вопроса – нашу способность нейтрализовать угрозу, – то история уже совсем другая. Возможности для полного обезвреживания вируса растут экспоненциально, а вот хоть как-то компенсировать урон, нанесенный взрывом ядерной бомбы, мы не можем, и, скорее всего, это никогда не будет возможно.

На определенном уровне ядерная проблема вполне может оказаться принципиально нерешаемой, и главным вопросом останется то, смогут ли страны-изгои или террористические ячейки получить доступ к ядерному оружию. Может быть, ядерные взрывы в городах станут чем-нибудь вроде вековых бурь: раз в столетие кто-нибудь сбросит на город бомбу, миллионы людей умрут, планета вздрогнет от ужаса, но постепенно вернется к прежней жизни. Если так и будет, то, какой бы ужасной ни была подобная катастрофа, сомнений в долгосрочной жизнеспособности городов все равно не возникнет. Но если асимметричная война станет напряженнее, и бомбисты-самоубийцы начнут каждые десять лет взрывать «ядерные чемоданчики», трудно сказать, чем все это закончится⁴⁹.

Итак, наше превращение в планету-город ни в коем случае нельзя назвать необратимым. Те самые силы, которые породили городскую революцию – масштабность и взаимосвязанность густонаселенных городов, – можно обратить и против нас. Неконтролируемые вирусы или оружие могут снова превратить города в места массовой гибели и ужаса. Но если мы хотим сохранить модель устойчивой городской жизни, к созданию которой 150 лет назад приложили руку Сноу и Уайтхед, мы просто обязаны сделать по крайней мере две вещи. Во-первых, принять – как основополагающую философию, которая определяет публичную политику, – научные знания, особенно в отраслях, порожденных великой революцией Дарвина, которая началась всего через несколько лет после смерти Сноу: генетике, теории эволюции, экологии. Наша безопасность зависит от того, сможем ли мы предсказать эволюционный путь, по которому пойдут вирусы и бактерии в ближайшие десятилетия, – точно так же, как во времена Сноу она зависела от рационального применения научного метода в области здравоохранения. Суеверия, как тогда, так и сейчас, – не просто угроза правде. Это угроза национальной безопасности.

Во-вторых, с еще большей ответственностью относиться к системам здравоохранения, которые появились вскоре после эпидемии на Брод-стрит, причем и в развитых, и в развивающихся странах: запасам чистой воды, безопасным системам устранения и переработки отходов, программам вакцинации, раннего обнаружения болезней и эпидемиологических карт. Холера показала, что мир XIX века более взаимосвязан, чем когда-либо ранее; что местные проблемы со здравоохранением могут быстро распространиться по всему земному шару. В эпоху мегаполисов и реактивных самолетов эта взаимосвязь выражена еще сильнее – что одновременно и хорошо, и плохо.