Тем не менее его интеллектуальные стремления, связанные с эфиром и хлороформом, были жестко ограничены: исследования останавливались на уровне отдельного больного. Следующий шаг вперед – к большому, взаимосвязанному миру городов и обществ, групп, а не индивидов, – для исследований анестезии не требовался. Возможно, он и получил доступ к телу королевы, но вот политика оставалась вне поля зрения Сноу.
Но холера все изменила.
Мы точно не знаем, какая именно последовательность событий заставила Джона Сноу в конце 1840-х годов проявить интерес к холере. Будучи практикующим врачом и ученым, он, безусловно, вынужден был постоянно иметь дело с этой болезнью. Более того, она, можно сказать, была напрямую связана с его работой анестезиолога, потому что некоторые врачи, менее тщательно, чем Сноу, проверявшие эмпирические данные, продвигали (естественно, ошибочно) хлороформ в качестве потенциального лекарства от холеры. Несомненно, эпидемия 1848–1849 годов, самая тяжелая в Великобритании за полтора десятка лет, лишний раз напомнила, что загадку холеры нужно разгадать как можно скорее. Человеку вроде Сноу, одержимого и медицинской практикой, и научными исследованиями, холера, должно быть, казалась самой желанной добычей.
Теорий о механизме действия холеры было едва ли не столько же, сколько случаев болезни. Но к 1848 году диспуты в основном велись между двумя лагерями: «контагионистами» и «миазматистами». Холера – это либо некая действующая сила, передающаяся от человека к человеку, как грипп, либо же она прячется в «миазмах», создающихся в антисанитарных условиях. Контагиозная (заразная) теория привлекла немало последователей, когда болезнь впервые появилась на британских берегах в начале 1830-х годов. «Мы можем лишь предполагать существование некоего яда, который продвигается независимо от ветра, от почвы, от каких-либо состояний воздуха и от водной преграды, – писали в редакторской колонке
К концу 1840-х годов теория миазм обрела куда более высокопоставленных сторонников: Эдвина Чедвика, комиссара по санитарии, Уильяма Фарра, главного городского демографа, а также многих других государственных служащих и депутатов парламента. Фольклор и суеверия тоже были на стороне миазматистов: вонючий, ужасный городской воздух считался причиной большинства заболеваний. Общепринятого мнения по поводу метода распространения холеры не существовало, но теория миазмов имела намного больше последователей, чем любые другие гипотезы. Что особенно интересно, несмотря на то что после 1832 года, когда болезнь пришла на английскую землю, холере посвящались многочисленные дискуссии и в специализированной, и в массовой прессе, практически никто не предполагал, что она может передаваться через зараженную воду. Даже сторонники контагиозной теории, которые считали, что болезнь передается от человека к человеку, не видели никакой перспективы в водной гипотезе.
Детективное расследование Сноу по «делу о холере» началось, когда он заметил в опубликованных отчетах об эпидемии 1848 года характерную деталь. Азиатская холера отсутствовала в Великобритании несколько лет, но вот в континентальной Европе недавно наблюдалась вспышка болезни – в том числе и в Гамбурге. В сентябре того года немецкий пароход «Эльба», несколькими днями ранее вышедший из Гамбурга, остановился в Лондоне. Матрос по имени Джон Харнольд поселился в доходном доме в Хорслидауне. 22 сентября у него начались симптомы холеры, и он умер через несколько часов. Через несколько дней в той же комнате поселился некто по фамилии Бленкинсопп; 30 сентября он умер от той же болезни. Буквально через неделю холера начала распространяться по окрестностям, а затем эпидемия охватила и всю страну. За те два года, что болезнь свирепствовала в стране, умерло 50 000 человек19
.