— Наша старая прихожанка взяла Миху из приюта в Бухаресте.
— Сейчас ей сколько лет?
— По–моему, четырнадцать. Одарённая, хорошая девочка. Чистое сердце.
Стало ещё гаже на душе. Чтобы сменить тему, попросил:
— Можем мы после завтрака поехать в магазин? Возьму деньги и купим компьютер.
— Сегодня воскресенье. Все закрыто. Завтра найдём магазин, найдём компьютер. Не беспокойся.
…До часа дня я сидел в одиночестве за столом над своей картой реки Времени. Пополнил столбик воспоминаний. С историей о том, как я искал сам себя в тоннеле метро колонка поднялась почти к самому Истоку.
Мальчик в большой, чуть скошенной к виску, отцовской кепке, смотрел на меня из далёкого прошлого. Я видел его так ясно, так четко… Казалось, он не имел ничего общего с той суровой, седоватой личностью, которую я, бреясь, лицезрел в зеркале умывальника.
«А что, если все-таки можно к нему прорваться? Ведь если не мне, так кому-нибудь удастся сдвинуть назад стрелку «биологических часов». Нажитые за годы болезни, морщины, седины- все это должно исчезнуть!»
Выходило, мой эксперимент обидно не получился только из-за того, что я роковым образом не смог вспомнить ни одного счастливого дня!
Донато прервал мои размышления.
— Вамос! — весело воскликнул он, почему-то по–испански, — Идём!
Мы спустились во двор.
За время пока я гостил здесь, Донато ни разу не спросил о том, как я продвигаюсь по реке Времени. Сам же придумал начертить карту. «Сделаю завтра из неё кораблик. Пущу в море», — решил во мне тот мальчик в кепке.
Мы ехали в самый центр Барлетты. Несмотря на час сиесты, по улицам, со своими мамами, папами, бабушками и дедушками, гуляли принаряженные школьники. В киосках бойко распродавалось мороженое. В скверах под музыку кружили карусели. Было первое воскресенье после начала учебного года. Повсюду тусовались стайки старшеклассников, и я поймал себя на том, что выглядываю среди них Миху.
Донато неожиданно остановил машину на центральной площади возле какого-то офисного здания с большой золочёной вывеской у входа.
Ты писатель. Хотя сегодня воскресенье, он хочет сначала показать тебе свою работу, — сказал Донато.
Вот ведь как бывает! Два брата, разделённые разницей возраста всего в несколько лет. Старший — Донато. Мудрый, лучезарный, порывистый, как юноша. И младший- Габриель, оказавшийся столь же высоким, сколь же тщательно одетым. Строгий, как бы вечно нахмуренный господин, поглощённый делом.
Сперва он счёл должным показать мне рабочий кабинет. Там, над кожаным диваном висели в застеклённых рамах международные дипломы с печатями. На широких стеллажах лежали аккуратные ряды папок с чертежами домов. И даже целых кварталов.
Потом Габриеле завёл нас в соседнее помещение. Здесь вдоль стен высились внушительные агрегаты непонятного назначения. Возле них наготове стоял невысокий, молодой красавец.
— Новейшая американская компьютерная система, — перевёл для меня Донато. — Экономит много труда и времени.
По знаку Габриеле молодой человек всунул в щель машины большой лист бумаги, нажал какую-то кнопку. Машина зацокала, выпуская из себя сложный чертёж испещрённый загадочными значками и цифрами.
Габриеле стоял, как зачарованный. Словно впервые созерцая волшебный аппарат.
— Все это стоило мне несколько сотен тысяч долларов, — перевёл Донато замечание Габриеля.
Я понял, что попал к настоящему миллионеру.
Когда чертёж был окончательно готов, Габриеле придирчиво оглядел его и снова повёл нас в кабинет. Извлёк из ящика письменного стола печать, отшлепнул её оттиск внизу чертежа, расписался, скатал чертёж в трубку, надел на неё резинку и подал мне, как величайшую ценность.
Знаешь, читатель, при всём том, что мне этот чертёж был, конечно же, ни к чему, я с уважением принял дар. Ибо теперь в мире, как никогда, расплодилась тьма бездельников, которые вьются повсюду, как мошка, как приполярный гнус–кровосос, ничего не делая, лишь под разными предлогами высасывают деньги у тех, кто действительно работает, создаёт материальные или духовные ценности. А Габриеле строил новый, современный город, дома для его славных жителей.
Сам он, как выяснилось, жил наискосок от офиса в многоэтажном здании, построенном не им.
Квартира занимала целый этаж. Там нас ждала его пожилая жена, их приёмная дочь с грудным младенцем на руках. Молодой помощник Габриеле оказался её мужем.
Обед начался с подачи на сервированный стол серебряного подноса с горой раскрытых, пахнущих морем устриц, которые следовало запивать ледяным французским шампанским.
Это была прелюдия. Не стану раздражать читателя дальнейшим описанием обеда у миллионера. Скажу только, что Донато сидел рядом и время от времени норовил собственноручно отправить в мой рот самые лакомые кусочки еды. Заботился обо мне, как о ребёнке. Чем страшно смущал.
В конце концов я, чтобы хоть как-то вернуть себе взрослость, глубокомысленно вопросил:
— Донато, почему он живёт в квартире с низким потолком? У меня в Москве трёхметровая высота.
Донато перевёл вопрос. И Габриеле с изумлением воззрился сначала на потолок, потом на меня, затем снова на потолок.