Карта родины

Вернувшись с Горного Алтая, я спросил знакомого, который за семьдесят пять лет жизни не оставил белых пятен от Карпат до Сахалина. «Чуйский тракт, как же, у меня там керя был, гонял на МАЗе в Монголию. Рассказывал, представляешь, его на собственной свадьбе застукали с тещей в подсобке. Говорит, после того супружеская жизнь как-то не пошла, через три года развелись. Так на второй свадьбе снова — с тещей, такая традиция сложилась, судьба, значит. Да, Чуйский тракт, помню». Нечто шукшинское в этой истории: дикая, безжалостная, смешная шукшинская правда. Своя, отдельная, подлинная жизнь — как та, из обычной заметки в газете «Звезда Алтая».

Тушкен упал

Во вторник, 21 августа, над тайгой промчался ветер, а кое-где с градом. Часть созревшей шишки упала. «Тушкен прошел», — зашумели в деревне и начали лихорадочно собираться в тайгу.

На следующий день в Каракокше на улицах было тихо. Лишь возились в пыли ребятишки да бабушки сидели на лавочках в тени деревьев. Кто был не обременен работой, а таких в Каракокше подавляющее большинство, уехали «на орех». Уменьшился «пчелиный рой сомнамбул-пьяниц», шатающихся по деревне. Остались лишь те, кто так и не смог выбраться из крутого запойного пике.

Орех в этом году есть. И будут его принимать в отличие от позапрошлого года подороже. Уже сейчас Чойский лесхоз за килограмм ореха дает 15 рублей. У частных заготовителей цена будет еще больше.

Тайга-кормилица, говорят в Каракокше, дала орех. Значит, будут какие-то деньги, и детей в школу можно собрать.

Вот и пришли в начале третьего тысячелетия к своим истокам. Как и сотни веков назад, живут в Каракокше собирательством и охотой. Больше рассчитывать не на что.

Каракокша — в полусотне километров от турбазы на Телецком озере. Но репортаж — из другого мира, другой эры, другой жизни. Собственно, об этом и речь в последнем абзаце. В первых же строках не все толком понятно: тушкен — это ветер или орех? С одной стороны, он прошел, с другой — упал. Узнать легко, но спрашивать не хочется и не надо, потому что не твоего ума это дело. Ты уедешь, а тушкен останется с теми, кто тут живет в легендарном неподвижном времени. Эпос первого абзаца — сродни зачинам алтайских мифов: «В те времена, когда леса еще не было, а камни были мягкими…».

Теперь, когда камни отвердели настолько, что покрылись лесом, на Чуйском тракте все равно хватает чудес — бытовых, обиходных, нормальных. При всей славе Шукшина его родное село Сростки прославлено в первую очередь придорожным рынком. Все знают, что именно тут нужно сделать съестные припасы на дорогу. Рядом пестро облицованный магазин с прибитой картонкой: «Принимаем посуду: водочная — 1.00, Чебурашка 1.00». Вдоль шоссе на перевернутых ящиках — помидоры, яблоки, маринованные опята, квашеные грузди, кедровые орешки, мед, немного кукурузы в горячей воде. Рыночные разговоры: «разве на яйцо есть спрос? Скажи мне, ну везу я в город яйцо — и что? Привез яйцо — и что, я спрашиваю?» Главное, ради чего тормозят в Сростках легковые и грузовые, — чуть дальше. Сначала кажется, что сюда каким-то дивом переместился московский бульвар с длинным рядом бабушек, покачивающих детские коляски. Только здесь в колясках, для удобства транспортировки и сохранения тепла, заботливо укрытые одеяльцами — пирожки. С мясом, капустой, курагой, особо излюбленные — с луком и яйцами (яйцом!). Бабки привычным жестом поправляют одеяльца, что-то напевно приборматывают. Бабки окликают покупателей, не жалея ласкательных суффиксов, не повышая голоса. Бабки баюкают пирожки. Проходит и падает тушкен.