Карта сердца

Екатерина насилу кивнула. Тошнота подкатывала к горлу, перед глазами периодически все плыло. Она сделала несколько глотков воды и глубоко вдохнула – кажется, все начинает приобретать первоначальный вид, цвет, форму. А что же случилось? Врач в маске говорил о наркозе. Точно! Она была у подъезда! А там…

Мама просидела с дочкой весь вечер, после слов врачей, что теперь все будет хорошо, она отправилась домой, оставив дочку до следующего дня. Екатерина уснула сразу после ее ухода.

Утром, открыв глаза, она снова увидела этого доктора, но уже без маски.

Лицо показалось ей знакомым. Он что-то писал в тонкой и большой бежевой тетради рядом с ее кроватью.

– Доброе утро, доктор.

– А! Сизова! Пришла в себя! – и лицо доктора озарилось улыбкой, – ну ты и героиня!

И тут Екатерина вспомнила, откуда знает этого человека. Это он беспардонно облил ее из лужи, а потом довез до дома. Да, халат ему, определенно идет. И он на самом деле симпатичный.

– Скажите, доктор, в пятницу Вы меня выпишете? – вспомнив о «вечерухе», спросила Екатерина.

– Ты что? Сизова. Катя. Можно я буду Вас по имени называть? Месяц будешь лежать под моим наблюдением. Месяц. Не меньше, – и он снова лучезарно заулыбался.

«Майор» Сизова заулыбалась в ответ.

Город S

Моросило. Провода дрожали от ветра, будто передавая кардиограмму города. Города S. «S» – так она его называла. Другие города – N, а этот – S. Все потому, что серость является его наиболее отличающей чертой. Гораздо больше, чем какая-то неизвестность. Неизвестный город может быть маленьким, большим. Ярким, сверкающим, блестящим. А этот серый. С большой буквы S.

Ей казалось, что серость здесь повсюду: в одежде людей, в самих людях, в их выражениях лиц, в фасадах зданий, в деревьях, в крышах, даже в небе. Когда выходило солнце, положение не изменялось. Все оставалось таким же серым, но слегка освещенным. Будто какой-то режиссер задумал изначально снять серое кино, не черно-белое, а серое. Да-да, есть, оказывается, такой жанр. Она это поняла, живя здесь… Так вот, он задумал снять такое кино. Везде пленка была равномерно серая, а в некоторых местах она протерлась и стала чуть светлее. Вот такая серость наступала, когда выходило солнце.

Если шел дождь, а уж тем более – моросило, как сегодня, серость, словно море, накатывала волнами на город. Где-то разливались огромные темно-серые лужи. Асфальт становился похожим на расплавленный серый шоколад.

В сумерках и темноте было непонятно, где заканчивается твердая поверхность и начинается вода. Иногда ей казалось, что она провалится однажды в одну из таких луж и окажется в залитом солнцем ярком-преярком мире! Что здесь все серое, унылое и бесполезное, а там жизнь бьет ключом. Люди радостные, цвета не просто насыщенные, а прямо-таки переливаются, будто управляемая светодиодная радуга. Там! Обязательно есть это. Где-то. Возможно, как раз на обратной стороне этих зеркал дорожных луж…

Она медленно шла по серому городу. Серость будто проглотила его. И даже решила, что в ее животе такому городу самое место. S пришелся ей по вкусу. А никто из жителей будто и не сопротивлялся. Что ж, серость, так серость. Ну, не радоваться же блестяшкам и ярким цветам окружающего мира, в самом деле… Кому-то и серыми надо побыть. И только одной жительнице не хотелось! Казалось, она одна в этом городе желала, чтобы все стало по-другому. Нарядно. Она специально надевала желтые, оранжевые, розовые, красные, зеленые наряды. Пользовалась косметикой «вырви глаз». Пыталась впечатлить и «разбудить» этот город. Или хотя бы не дать серости проглотить себя вместе со всеми… Она готова была взять баллончики с краской и выливать их прямо на прохожих! Разукрасить стены, заборы, гаражи.

Серости это не нравилось. Серость давилась, хрипела. Серые люди смотрели на выражающую протест особу с подозрением. Или больше с презрением и недоверием. Они отходили от яркости на остановках, шепчась между собой. Бросали насмешливые взгляды, ухмылялись. А некоторые даже «крутили пальцем у виска». Ей было все равно. Сначала. День. Два. Неделю. Месяц. И еще месяц. Но затем…