Читаем Карта Талсы полностью

В углу среди суккулентов я нашел оранжевый цветок – вощеный, высотой в большой палец. По моим ощущениям, он подходил Эдриен – такой же недевичий, как она, хотя для похорон он вряд ли годился. Такой надо было ставить возле кровати и ухаживать за ним. Но если я возьму его сейчас, это будет выглядеть изысканно – может, Лидия будет рада, если я принесу ей этот цветок со словами «это от меня». Но я не таких отношений с ней хотел. Я взял три ведра срезанных гвоздик и пошел к кассе, весь такой деловой, но застал там Лидию, которая вытянула руки, как вилочный погрузчик. «Другие тоже неси», – сказала она. Расплачиваясь, она поведала кассиру о племяннице.


Я обнаружил пакет с галстуком. Кто-то нашел его в коридоре и воткнул за спинку дивана, прижатую к стеклу: как будто его следовало спрятать.

Жесткий синий пакетик с обвисшими веревочками золотистого цвета. Мне стало от него не по себе ровно настолько, как я и ожидал.

Я хотел забрать кое-что из своих вещей, оставленных в палате Эдриен, так что я подошел к регистратуре и робко поинтересовался, убрали ли 607-ю.

Я застал Рода, согнувшегося над чемоданом, – он собирал вещи к отъезду. Лидия сказала мне, что он весь день будет заполнять формуляры – она послала ему на помощь своего адвоката, Гилберта Ли. Еще она сказала, что, возможно, подаст на больницу в суд.

– Джим! – Род положил руку мне на плечо. – Ты слышал? – спросил он со слезами в голосе и как будто смущаясь.

– Да. – Хотелось бы мне знать, что сказать. Как будто у меня было семь сумок и кофров и приходилось открывать каждый кармашек и рыться в нем в поисках того, что же я должен чувствовать.

– Остальные все приходили, – сказал он, как я понял, о Дженни, Нике и всех прочих, которые, видимо, вернулись из столовой на полчаса позже, чем я.

– И как? – спросил я.

Род снова повернулся к чемоданам.

– Они сказали, что собираются организовать благотворительный концерт. Уж и не знаю, на что эта благотворительность.

Палата вдруг начала казаться мне очень тесной и вонючей.

– Вы сегодня придете в пентхаус?

Он покачал головой.

– Для Лидии ваше появление очень много значило бы.

Род встал и уставился на меня.

– Джим. Если хочешь, можешь на нее работать, но не думай, что она святая.

Он отвернул от меня свое громадное перекошенное лицо и продолжил собирать вещи.

После обеда я собирался пойти в сад роз в «Вудворд-парке». Я подумал, что в хороших туфлях гравиевые дорожки будут казаться почти как во Франции – тут вспоминается французская поэзия, хоть и многословная, но в то же время жесткая и беспощадная: она хорошо подходит для размышлений о смерти.

Но вместо этого я спрятался в холле на первом этаже, где два дня назад впервые встретился с Родом и где все это время простоял мой зеленый чемодан. Я сел, положив его на колени. А если бы Рода тут еще не было, думал я. Если бы он только летел сюда, а она уже умерла? Если бы он прямо сейчас приехал и попросил бы меня – или кого-то другого, кто оказался бы на моем месте – показать ему город, важные в жизни Эдриен места? А если бы это я еще не прибыл? Я только летел бы сюда, а она уже умерла?

Мне как будто надо было подумать. Организм генерировал какую-то грусть, и мне было удобно в ней находиться.


В небоскребе Букеров мы сидели и разговаривали в семейном кругу. Когда лифт поднял меня и открыл двери, передо мной предстали зеленые стены из моих воспоминаний, картина с лошадью, вся обстановка пентхауса. Сама Лидия занимала кресло со спинкой из оленьих рогов, а мне указала на табуретку. В комнате было еще человек двенадцать. В углу в черном кимоно стояла Кэрри Фитцпатрик и говорила по телефону. Рода не было. Все, в особенности две-три пожилые женщины, присутствовали здесь как будто бы на основании связей, установленных в прошлых поколениях, наши цветы, расставленные по всему пентхаусу, действительно оказались крайне уместны.

– Остается благодарить Бога, что твой дядя этого уже не видит, – сказала одна из старушек.

Лидия натянуто улыбнулась и передала вазу с леденцами.

– Марджи обещала прийти к семи… – сказала женщина помоложе.

Вокруг расплылись саркастические улыбки, все начали комментировать. Под Марджи подразумевалась Маргарет Кэн, мэр Талсы.

Лидия собиралась подавать на больницу в суд. Теперь это было решено точно, одна из старушек торжественно кивнула.

– То, что мы переживаем… – начала Лидия. Она сделала вид, будто колеблется; до этого она сидела, буквально уткнувшись носом в столик, а теперь резко распрямилась. – Пока не пришла Марджи, – продолжила она, – все мы переживаем, словно из-за упущенной возможности. В этой комнате нет ни одного человека, к которому я ни разу не обращалась бы за советом по поводу Эдриен. Мы сожалели о выбранном ею жизненном пути. Но думаю, что все мы, если никто не забыл, всегда ждали, что она… – Лидия сделала паузу, – вернется к нам. Мы надеялись, что в кризисный момент все перевернется. Мы не сомневались, что такой момент наступит. Но к подобному мы не были готовы.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальный бестселлер

Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет — его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмельштрассе — Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» — недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.Иллюстрации Труди Уайт.

Маркус Зузак

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза